Ненависть любви

Может, чтобы скрасить не слишком хорошее впечатление от своей игры, Эмилия вдохновенно взяла несколько чистых аккордов «Меланхолического вальса». Но слушала ее лишь старушка машинистка. Мы же предпочли переключиться на премилые истории детства, которые стала рассказывать Мэри, вдохновленная музыкой. Клянусь, две маленькие устные биографии, которые она поведала нам — ее собственная, об очаровательной капризной девочке, и биография Эмилии, поданная более иронично, но с глубокой нежностью, — были похожи на произведения искусства, вполне сопоставимые с музыкой Листа.

Эмилия закончила играть, и Мэри громко сказала ей:

— Я как раз рассказывала этим сеньорам, что наша мама всегда больше любила тебя. Когда приходил кто-нибудь из твоих поклонников, она просила твою учительницу музыки поиграть на фортепиано, а им говорила, что это ты играешь. Сегодня, с «Забытым вальсом», эта уловка тебе бы очень пригодилась.

— Ты права, — ответила Эмилия. — Но не забывай, что я не хотела играть его. И вообще я не понимаю, почему ты на меня так нападаешь.

Мэри патетически воскликнула:

— Ты злая! Ты просто злая! — и разрыдалась.

Атуэль повернулся к Эмилии.

— Это верно. У тебя нет сердца, — сказал он.

Мы все окружили Мэри (кроме доктора Маннинга, который все раскладывал, сосредоточенно и монотонно, неполучающийся пасьянс). Мэри плакала, как ребенок, как маленькая принцесса (по выражению Корнехо). Я смотрел на нее, такую несчастную и такую красивую, и это помогло мне, как всякому эгоисту, лишний раз убедиться в том, что у меня-то как раз сердце есть. Мы были слишком заняты Мэри; никто не заметил, как вышла Эмилия, разве что маленький Мигель. Во всяком случае, он смотрел на нас таким затравленным взглядом, будто его заставили участвовать в ярмарочном балагане.

Доктор Корнехо, за которым я стал замечать ярко выраженную склонность лезть не в свое дело, предложил, чтобы кто-нибудь из нас отправился на поиски Эмилии.

— Нет, — сказал Атуэль с необычной твердостью. — Женщину, когда у нее истерика, лучше оставить одну. Не правда ли, доктор?

Я согласился.

Снаружи по очереди выли собаки. Старушка, некогда бывшая машинисткой, подошла к окну. Рассеянно улыбаясь, она воскликнула:

— Что за ночь! А собаки-то, собаки! Так они лаяли, когда дедушка умер. Мы тогда тоже были на чудесном курорте…

Она покачивала головой, будто все еще слушала музыку.

Вдруг собачий вой потерялся в еще более мощном вое: словно чудовищная, гигантская собака провыла над пустынными пляжами всю земную боль. Поднимался ветер.

— Буря. Надо закрыть двери и окна, — сказал мой кузен.

По стенам что-то забарабанило, — похоже, начался дождь.

— Дожди здесь — из песка, — заметила моя родственница. И добавила: — Хорошо, если нас не засыплет…

Тучная машинистка проворно закрывала окна. Она все посматривала на нас загадочно, улыбалась и повторяла:

— Сегодня ночью что-то случится! Что-то случится!

Безусловно, эти необдуманные слова подействовали на впечатлительную Мэри.

— Где может быть Эмилия? — сказала она, забыв обиду. — Я требую, чтобы кто-нибудь пошел искать ее.

— Уступаю этому требованию, чтобы не сказали, будто я слабак, — согласился Атуэль. — Может быть, доктор Корнехо пожелает составить мне компанию…

Какой контраст между упорным воем ветра снаружи и неподвижным спертым воздухом внутри, где все мы задыхались, сидя вокруг невозмутимо горящей лампы! Ожидание показалось нам бесконечным.

Наконец мужчины вернулись.

— Мы искали ее повсюду, — заверил нас Корнехо. — Она исчезла.

Мэри снова ударилась в слезы. Мы решили организовать поисковую экспедицию. Каждый из нас пошел в свою комнату, чтобы одеться потеплее. Я надел шерстяную шапку, клетчатую куртку и вязаные пушистые перчатки. Вокруг шеи обмотал шотландский шарф. Прихватил и карманный фонарик.

Уже уходя, я вспомнил о своей аптечке и взял оттуда пузырек с глазными каплями, побуждаемый душевным порывом воспитанного человека.

— Возьмите, — сказал я Мэри, вернувшись в гостиную. — Завтра дадите вашей сестре.

На Мэри мои слова подействовали успокаивающе. По-моему, даже слишком: через несколько минут, направляясь к выходу из гостиницы, на белом фоне стены я увидел две тени, слившиеся в поцелуе. Это были Мэри и Атуэль. Справедливости ради должен заметить: Атуэль сопротивлялся, а Мэри страстно осаждала его.

— Кто мы такие? — шептала она. — Мы избранные, отмеченные поцелуем богов…

Сокрушась душой, я пошел своей дорогой. В полутьме кто-то тихонько взвыл. Это опять был мальчик. Я наткнулся на него. На мгновение мы встретились глазами. Что же было в его взгляде — презрение, ненависть, ужас? Он убежал.

Вчетвером, налегая изо всех сил, мы еле-еле смогли открыть дверь. Снаружи была ночь. Ветер стремился оторвать нас от земли, а песок хлестал по лицам и слепил глаза.

— Это надолго, — пообещал мой кузен.

Мы вышли на поиски заблудившейся девушки.

VII