Ненависть навсегда

– Это переносное значение, – объяснил отец, – я про твое будущее, Володя, про университет, про карьеру.

– А-а, ты про это. Ну, в спорте, между прочим, тоже можно построить карьеру.

– Ты можешь быть юристом, судебным экспертом, предпринимателем, инженером, экологом, банкиром. Архитектором, если ты так предрасположен к творчеству, или дизайнером. – Тон его давал понять, что Володе стоит внимательно прислушаться к словам. – Юриспруденция, международные отношения, гуманитарные и общественные науки. У тебя есть возможность получить образование в лучших вузах страны, поскольку оплату за обучение я возьму на себя, так же, как одно затруднительное обстоятельство.

– Какое?

– Вызванное твоей недавней судимостью. – Каждый раз от темы о судимости отец чувствовал дискомфорт, пусть и старался всячески это скрывать. И неудивительно почему. Первый адвокат в России, а сын – преступник. Анатолий Жемчужный одернул ворот рубашки, достал из пачки новую сигарету. Володя не заметил даже, как он потушил прошлую. – Но вопрос решим. Благо, все понимают: нравственно погибших людей в восемнадцать не бывает.

– Мне семнадцать отец.

– Тем лучше, – отмахнулся он, – это твоя жизнь, и решения в ней тоже принимаешь ты. Я только надеюсь, чтобы ты был благоразумнее, думал головой, а не надеялся на кулаки. Они не принесут тебе ничего хорошего.

Володя открыл рот, чтобы возразить, но отец предупредил его слова.

– Знаю, ты хочешь сказать: «спорт моя стихия». Но основная причина, Володя, почему я не разделяю твои стремления… всему виной твои несформированные взгляды на жизнь. Ты должен понимать, что каждый человек занимается спортом в молодости. Мое поколение уж точно. Все мы настолько же серьезно относились к спорту, как ты, особенно когда случались взлеты. Но потом случались падения. А вместе с ними рисовались какие-нибудь другие обязанности, дела: курсовые, подработки, конференции. Спорт – дело проходное. Все, в конечном счете, перерастают этот период. В трехлетнем возрасте мой сын играл в машинки, в семнадцать у него появились игры посерьезней, но все равно игры. К тридцати я мечтаю увидеть своего сына взрослым и успешным, а чтобы им стать, тебе нужно начинать сейчас.

Володе не хотелось слушать надутые воздухом речи. Пусть произносит их на работе, в своем долбаном суде, если охота. Володя поднялся с дивана с намерением приблизить конец разговора, хотя одного он все-таки никак не мог понять.

– Разве при выборе будущей профессии не руководствуются своими сильными сторонами, способностями и, в конце концов, душевными предпочтениями? Если выбирать направление, рассчитывая на годы вперед, я бы хотел, чтобы оно приносило удовольствие и не надоедало даже со временем.

Анатолий Жемчужный смотрел на сына, не мигая, только сигаретный дым перемещался. От такого взгляда Володе стало не по себе.

– Признаться, я рассчитывал, что мы никогда не вернемся к этому вопросу после воспитательной колонии. Жизнь в суровых условиях должна была научить главному правилу: ты не можешь говорить о том, что хочешь, пока не сделал, что обязан. Одни женщины или недалекие живут желаниями. У мужчины есть долг. Прежде всего, долг перед семьей, перед обществом, перед самим собой. Рано или поздно каждый до этого доходит, вопрос времени, однако чем скорее постигнешь этот принцип, тем большее влияние ты обретешь в социуме.

Володя как-то совсем не нашелся что ответить отцу. Стиснул челюсти и поиграл скулами, мечтая поскорее уйти.

– Надеюсь, ты услышал мою мысль, Володя. У тебя еще будет время поразмышлять. Но ты куда-то собрался? Присядь, я только начал, нам еще есть о чем поговорить.

– Я лучше постою.

Водянистые, скорее серые, чем голубые глаза Анатолия Жемчужного дольше обычного задержались на сыне. «Ну что ж, если для тебя это принципиально, то – пожалуйста» – сказал про себя Володя, усаживаясь обратно на диван. Ему искренне хотелось верить, что его собственные глаза не производят на людей такое же жуткое впечатление.

– Итак, расскажи, чем ты занимаешься целыми днями.

– Чем я занимаюсь? – переспросил Володя, чувствуя подвох, но не до конца понимая, в чем он заключается.

– Да: как проходит твой день. Мы с тобой, оказывается, не виделись две недели. Расскажи про свои будни. У тебя же должен иметься некий распорядок дня?

– Конечно. – «Тонкий-тонкий лед. Первый шаг нужно делать аккуратно» – Подъем у меня в семь пятнадцать, начало уроков в восемь тридцать. В школе я обычно нахожусь до обеда.

– Не ври мне, Володя, – отрезал отец. – Ты явился сюда, чтобы нагло обманывать меня?

Володя униженно промолчал. «Провалился… но как глубоко? Одной ногой, двумя?»

– В школе ты не находишься до обеда, обычно. Классный руководитель прислала на почту письмо, в котором описывает твое положение. У тебя выходит семь троек, сын?

– Вроде бы, – «С головой! Ушел под воду с головой!» – Но у нас на следующей неделе будут итоговые контрольные. Я исправлю ситуацию.

– В таком случае тебе лучше постараться.

Отец нетерпеливо побарабанил пальцами, в них же держа тлеющий окурок.

– Чем занимаешься после, когда приходишь домой?

– Делаю уроки.