Ненавистная пара

— То есть это моя вина, что все так взяло и усложнилось? — с трудом сдерживая улыбку, медленно пошел ей навстречу из воды, невзирая на ломоту в теле, наслаждаясь тем, как неотрывно смотрит пара на меня.

— Да стоит тебе только появиться в моей жизни — и все осложняется! — огрызнулась Летэ, впрочем, совсем уже не так раздраженно. — Из просто поганого превращается в абсолютно хреновое.

— Все в высшей степени взаимно, дорогая, — ухмыльнулся я. — Но как бы там ни было, нынешнее положение дел нравится мне куда больше прежнего.

— Это еще почему?

— Потому что я предпочитаю, когда вокруг все хуже некуда, зато между нами прошли морозы, а не наоборот.

— Ты эгоист. Соображаешь, что, возможно, все вокруг катится в бездну, а тебя всерьез занимает — это успеем ли мы натрахаться всласть.

— Ой, не наговаривай! — притворно возмутился, помогая ей подняться. — Пожить с тобой бок о бок, в тиши, покое и даже скуке, без великих свершений, как обычная такая семья, я бы тоже не отказался, сколько бы там ни осталось. К тому же кто сказал, что время поджимает? Триста с чем-то лет все было однообразно, с чего вдруг должно начать меняться с бешеной скоростью? Мы и помереть от старости можем успеть, пока и правда все станет окончательно плохо.

— Ты болтаешь ерунду.

— Болтаю.

— Мне сложно уложить в голове масштаб происходящего. — Летэ взглянула мне в лицо снизу вверх, выдавая на мгновение свою растерянность и уязвимость.

— А уж мне-то как. — Я прижал ее щекой к своей обнаженной груди. — Если такой умнице-заумнице сложно, то представь, как мне, пню бестолковому. Но мы разберемся, Летэ.

— Никакой ты не пень. — Моя истинная обхватила меня руками вокруг торса, прижимаясь, а у меня запершило в горле. — Так, просто эгоистичная бесчувственная коряга иногда. Ну еще озабоченное животное… властная ско…

— Так, хватит комплиментов! — оборвал ее, ибо смеяться сейчас больновато было. — Нужно выспаться и набраться сил, а утром все еще разок обмозговать на свежую голову.

Глава 26

Укрытие, чтобы скоротать остаток более чем бурной ночи, я выбрал неподалеку тут же на берегу, около огромного валуна, окруженного низкими, но густыми зарослями, к которому как можно ближе уложил Летэ и укутал. Конечно, невеликая защита с одной стороны, начнись опять какое-то серьезное дерьмо, но хоть что-то. Само собой, у открытой воды сырости и прохлады больше, но и с этого места я мог просматривать оба берега реки и окраину леса. Бывшая Зрящая что-то пробовала бормотать уже заплетавшимся от общего изнеможения языком про мои неудобства, но заснула раньше, чем закончила мысль и пригласила меня опять в кокон одеял. Все равно я бы отказался. Что мне тот предрассветный холодок — ерунда, а вот пригреться и слишком расслабиться в окружении ее тепла и аромата сейчас будет безответственно. И так каждый раз, поглядывая на ее рассеченный лоб, наливающиеся чернотой синяки на скуле, подбородке и на треснувшие губы, я ощущал себя самым конченным из самцов. А как иначе, если твоя истинная лежит тут вся избитая и едва живая? Лишь на секунду промелькнуло горькое воспоминание, что однажды, кажется, был готов убить ее своими руками… о том, что считанные дни назад лелеял планы отплатить за всю прежнюю боль. Куда девалась вся жажда мести? Желание цинично потерзать, помучить хоть как-то, сделать близость унизительной?

Реальная угроза смерти Летэ, что была так близко, смела мою злость как никчемную шелуху. Я как будто прошел сквозь яростный поток разрушительной и одновременно исцеляющей магии, что протянул меня бешеной полноводной весенней рекой по каменистому мелководью, начисто содрав с души слой столько лет сидевших там уродливых рубцов обид и ран, и от этого они все чудесным образом зажили, позволяя сейчас нарастать новой, способной остро чувствовать коже. И в ней было так неожиданно легко дышать и передвигаться, все равно что взять и перестать таскать за собой везде и всюду целую гору. Даже при абсолютно четком осознании, в какой эпичной заднице мы с парой очутились, и полном еще непонимании, как быть дальше.