Ненавистный брак

— Говорю, как есть: совесть, да душа — это уж господнее, и самый распоследний слуга — хозяин им; в его власти хранить их в чистоте от грязных мыслей да от греховного черного навета, аль нет? — С этими словами Катя ушла, оставив Наташу в ярости и гневе.

— Старая карга, — злобно процедила та сквозь зубы, — ты тоже встала на моем пути.

Гнев не утихал, и вечером, в деревне, Наташа продолжала злиться, скрывая все сильнее растущую в груди ненависть при виде проявлений крестьянской любви к княгине, которой сельчане были столь многим обязаны.

Несколько часов Лиза провела рядом с Александром, не имея возможности перекинуться с ним даже словом. И тут и там на праздничном гулянье они находились в окружении весело пляшущих мужиков, да и сельский батюшка не обделял их своим вниманием. Оба натянуто улыбались, желая поскорее убраться с этого разудалого гульбища подальше от суматошной толчеи.

Уже ночью, стоя у своей опочивальни на том же самом месте, где Федор устроил свое бесстыдное прощание, Лиза протянула руку к двери и увидела в бесхитростном взгляде мужа жаркий и глубокий блеск. Лиза научилась узнавать этот страстный и нежный взгляд, порою соблазнявший и волнующий ее.

Но всегда, когда супруги находились на грани разрушения разделявших их преград, у них на пути возникала Наташа. Вот и теперь раздался ее громкий голос, возвещавший князя, что его ждут слуги с подарком, и они желают вручить его лично.

Карелин не на шутку разгневался, но, смирившись, как всегда, когда дело касалось простолюдинов, пожелал жене спокойной ночи и направился вниз.

Немного погодя, когда праздничный гомон стих, и все успокоилось, Наташа потихоньку выскользнула из дома и верхом на своем коне промчалась по полю, быстро добравшись до места, где ее поджидала Марфа. Старуха уже была изрядно под хмельком, но еще не потеряла разум; она могла говорить и кое-что соображала.

Ничуть не боясь, Наташа подошла к ней и напомнила о своем обещании помочь. Потеряв рассудок от ревности и гнева, Маслова долго откровенничала с Марфой и, в заключение заявила прямо в лоб:

— Я хочу только одного: чтобы наследник не появился на свет… не родился, понимаешь?

— Сколько времени осталось?

— Думаю, не больше двух месяцев… она ничего не говорит… особенно, мне. Княгиня на попечении лекаря, который всегда рядом с ней, и печется о ней. Она — лицемерка, обманывает князя….

— Тогда зачем ты все скрываешь? Скажи барину!

— Барину! — разбушевалась Наташа. — Ты достаточно хорошо его знаешь, чтобы понять, что я не могу это сделать. Он даже договорить мне не даст — потребует доказательств, а у меня их нет! Он не поверит моим клятвам и словам, а раз так…

— Ты права, матушка… — Марфа, дрожа, посмотрела на Наташу. — Не хотела бы я в ту минуту оказаться на твоем месте!

— Поэтому мне нужна твоя помощь, причем, немедленно! Пока я ищу доказательства, нужно напасть на нее с другой стороны! Если этот проклятый ребенок не родится, я добьюсь всего, к чему стремлюсь. Она должна убраться отсюда, но убраться побежденной, жалкой оборванкой. Убраться или умереть.

— Ты ревнива?

— До смерти, от ревности я схожу с ума… Повторяю тебе, Марфа, она должна умереть. Если этот ребенок родится, князь будет потакать ей во всем. Она не будет знать отказа. Я не могу ждать… понимаешь?..

— Хорошо, я сделаю, что ты хочешь. Убивать ее опасно, но если ты меня защитишь, то… много чего случиться может… например, можно подстроить, чтобы возница напился в стельку, а лошадь понесла. Возница-то Коля, так ведь?

— Да… этот болван…

— Который больше любит водку, чем пиво. Пошли его подальше от дома, да сведи как-нибудь наши с ним дорожки… а уж потом он сам станет искать меня… — засмеялась Марфа, ощерив свой беззубый рот. Наташа тоже рассмеялась в ответ, неожиданно растеряв весь свой гнев.

— Я заплачу тебе, сколько хочешь, если все получится так, как я надеюсь… — пообещала Наташа, снова садясь на лошадь, а Марфа вернулась в свое убежище.

* * *

Замечательно вышколенный дворецкий Кумазиных посторонился, пропуская Федора. Лаврецкий медленно вошел в просторный холл дома. Вот он снова был на ладожской земле, близ Петербурга. Шли первые дни мая. Федор печально окинул взглядом места, ставшие свидетелями его мимолетного счастья.

Надя с грустной улыбкой по-сестрински нежно обняла и поцеловала вернувшегося издалека кузена, а потом отступила на шаг, чтобы разглядеть его получше. Лицо Федора было бледным и осунувшимся, одежда была с чужого плеча, а рука висела на груди, перевязанная платком. В облике прежде статного и бравого поручика уланского полка были заметны следы боли и усталости.

— Феденька, ты болен, ранен?! — испуганно вскрикнула Надя. — Что с тобой?.. Идем в комнату, и ты все мне расскажешь…

— Расскажу, — пообещал сестре Лаврецкий. — Именно это мне и нужно: как можно быстрее излить кому-нибудь свою душу.