Ненавижу игрушки

С минуту Зун устраивается, словно водитель автомобиля, подгоняющий под себя кресло и органы управления. Потом вдруг хватает меня за волосы, тянет их вверх – взмах лезвий и темный хвост отброшен на пол, рассыпался причудливым пятном.

– Так лучше, – слышен бесцветный голос.

Я стою, разинув рот, разглядывая отрезанную копну. Невольно поднимаю руку, ощупываю затылок. Зун брезгливо отпихивает мою ладонь.

– Привыкнешь.

Он выезжает на мне из дома. Грига тоже берем с собой: первый номер выглядит столь внушительно, что с ним можно передвигаться без дополнительной охраны.

Мы идем в сторону промзоны, туда, где закатана в бетон огромная взлетно-посадочная площадка. Временами доносится гул взлетающего или садящегося корабля, но яркое солнце мешает на них смотреть.

Пока идем, я стараюсь привести мысли в порядок, оценить свое положение. Мне повезло, что эйнер не оставил меня в ангаре, взял к себе в дом. Но то, что нас с Андреем разделили – очень скверно. Не уверена, что смогу быть полезным агентом, если рядом не будет опытного товарища. Да чего уж там… Я и в своем завтрашнем дне не уверена.

Выходим на широкий проспект, который упирается асфальтовой полосой в бетонку космопорта. Раньше там стояли таможенные посты, пропускные пункты полиции… Сейчас ничего этого нет, эйнеры все разобрали. Вход-выход осуществляется беспрепятственно. Чужим некого бояться на Расцветающей, а сами себя они не контролируют.

Идем вдоль кораблей, которые раньше я видела лишь издалека, да и то мельком. Высокие, сплюснутые с боков корпуса, длинные стволы энергетических излучателей, мощные опоры стабилизаторов. У дальнего корабля суета: несколько десятков человек занимаются погрузкой, среди них два портовых механоида, созданных еще до интервенции. В стороне – три носителя с хозяевами на плечах, рядом с каждым своя свита.

– Ты наконец нашел транспорт поприличнее, Зун, – замечает, повернувшись к нам, один из эйнеров.

– Взял на пробу, Цим, – отвечает мой хозяин.

“Зачем это представление? Неужели они не могут общаться невербально? Или хотя бы на другом языке?” Но я стараюсь сохранять невозмутимость, скрывать свое удивление.

На открытом пространстве гуляет свежий ветерок, он шевелит остатки моих волос, заигрывает с ними. На миг я позволяю себе отключиться от окружающей действительности. Если закрыть глаза, можно подумать, что мне шесть лет и мы вышли с отцом на прогулку среди холмов. Сейчас он возьмет меня за руку, поведет вперед…

– Это самка? Она эстетичная. Поздравляю.

– Спасибо, Дэл. Она еще и норовистая.

Я стараюсь не слушать, но эйнеры обсуждают мою внешность, перспективы эксплуатации. Это просто невыносимо!

Кто-то касается моей руки. От неожиданности я готова вздрогнуть; к счастью, тело умнее пугливого сознания, оно словно буфер между моими эмоциями и существом, сидящем на загривке, способном почувствовать любое неосторожное движение. Я опускаю взгляд, вижу руку Грига. Наверное, он заметил, что я начинаю раздражаться из-за эйнерских разговоров. Отодвигаю его ладонь. Весь мир носителя состоит из таких вот движений, которые должны остаться незамеченными для хозяина. Слова, произнесенные одними губами, многозначительные взгляды, неуловимые жесты – все идет в ход. Горбатый всегда поймет горбатого. “Сейчас, Григ, мне не нужна помощь. Я справлюсь. Да ты и не за меня беспокоишься, правда? Взбесившийся носитель сулит неприятности не только хозяину, ведь случись что – под горячую руку эйнера попадут и другие люди”.

Зун больше часа контролирует погрузку. Это очень странный груз для торговца полезными ископаемыми. Я завороженно смотрю на деревянные ящики с фруктами, корнеплодами… В какой-то момент Зун подключается к управлению моим бионическим манипулятором, подхватывает из одного ящика зеленое яблоко, сует мне в карман.

– Это тебе.

– Спасибо, хозяин. Я забыла сказать…

– Что?

– Моя левая рука рассчитана на точную работу. Но ею нельзя поднимать тяжелые вещи. С правой проще, там есть усиление.

– Хорошо, Ника. Мы будем поднимать левой только легкие яблоки. Молодец, что сказала, но беспокоилась ты зря: я сразу прочитал ограничения в микрочипах манипуляторов. Вы, люди, сами все время нарушаете собственные ограничения.

После полудня Зун оставляет меня, уезжает куда-то на Григе. Тани в комнате нет, со мной лишь Авер. Он мастерит что-то из деревяшки, обстругивая ее моей же заточкой. Я хочу отобрать, но не могу решиться, невольно засматриваясь на его работу.

– Хороший ножик. Сама сделала?

Я киваю.

– Странно, что хозяин позволил тебе его оставить, – продолжает болтать вихрастый, отодвигая ногой стружки, похожие на его волосы.

– Наверное, хочет посмотреть, как я прирежу мужика, который попытается на меня залезть.