Ненавижу, потому что люблю

— Гардероб тебе понадобиться не раньше, чем через полгода, ходить будешь пока в этом, — и Лев вытащил нечто похожее на пижаму или домашнюю одежду, ну на худой конец, если за уши притянуть на спортивный костюм. В довесок шел плотный топ и ужаснейшие трусы, напоминавшие мне панталоны. Лев с удовольствием потряс трусами перед моим ошарашенным лицом.

— Прелесть, правда? В туалет хочешь?

Я застонала, понимая, что теперь в туалет мне придется как-то ходить самой и никакой кокон теперь не поможет. А ведь я еще мечтала помыться.

— Сейчас я сделаю тебе ванну, — словно прочитал мои мысли Лев.

— Ээээээ, Лев, сиделка, я надеюсь, женщина?

— И не надейся, — отреза мой двоюродный братик, — твоя сиделка я. Быстрее выздоравливать будешь. — но увидев ужас в моих глазах, смягчился, — Ты думаешь я голых девушек не видел. Видел и ни раз. Как-нибудь тебе расскажу, какой подарок мне сделала папа на мое шестнадцателие. Потом, я — врач! Будущий! Ты — моя дипломная работа!

— Нееет, — простонала я, — Лев, ты не сделаешь это, я потом не смогу смотреть в твои глаза. Я же девушка. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

— Для меня ты — пациент! — отрезал Лев, — ты бы знала, каких трудов мне стоило уговорить родителей ставить на тебе эксперименты. — закряхтел он, а потом развернулся и вовсе вышел, чтобы не слышать моих причитаний.

Минут через пятнадцать, когда я почти смирилась с создавшимся положением, торжественно огласил, появляясь в комнате с пушистым огромным полотенцем в руках:

— Ванна! Сама пойдешь или отнести?

Еще и издевается он, покряхтела, стремясь почувствовать хотя бы ноги. Ловкие руки раздели меня быстро и профессионально.

— И где ты так научился пациентов раздевать? — старалась я не смотреть в зеленые глаза друга.

— А я в тайне от отца и под другим именем в больнице для тех, у кого уже не осталось надежды, подрабатываю, знаешь сколько чудес за это время увидел, ну и практики понабрался. Есть там солдат, с таким же случаем, как и утебя. Отказались от него все, да и он сам от себя отказался, а сейчас ничего, уже мизинцем шевелит, на левой ноге.

Поднял меня на руки, завернул в полотенце, а потом из него же и вытряхнул в огромный бассейн, наполненный соленой водой. Ванна называется! Я погрузилась с головой, и, если бы не мой мучитель, то есть спаситель, благополучно пошла бы ко дну.

— Давай, полоскайся, не мыть же мне тебя, я тебе только голову помою, — приговаривал братец, добрая душа, таская меня за обе руки то в одну сторону, то в другую, видимо смывая больничную грязь. — Держись, а то мне неудобно шампунь тебе на башку лить, — он положил мои руки на специально сделанную ручку в бассейне, и я впервые пошевелила пальцами, пытаясь удержаться, пальцы не слушались, соскальзывали, Льву приходилось одной рукой удерживать мои руки, другой намыливать голову. Пена лезла в глаза, в нос, я отфыркивалась, и мечтала, чтобы это поскорее закончилось. Но оказывается все только начиналось.

Меня вытащили, насухо вытерли, и в чем мама родила положили на высоки стол, одели в те ужасные панталоны и перевернули на живот, а потом сильные пальцы стали творить с моей спиной такое, что я завопила во весь голос, пытаясь ужом забиться под лавку.

— Терпи, — приговаривал братец, сверяясь с рисунком, который висел прямо перед его глазами, — перво-наперво надо вернуть мышцам силу, а потом мы с тобой будем восстанавливать силы жестокими тренировками, крошка, — он звонко хлопнул меня по тощему заду.

Как я выдержала первый день пыток, одни боги знают, а у братца было припасено для меня много сюрпризов. Весь месяц, он занимался мной лично: утром массаж, в обед массаж, вечером массаж. Столько физической боли я не испытывала никогда. Я и рыдала, и умоляла, и ругалась, и требовала, чтобы он дал мне умереть, и даже требовала пистолет, мечтая убить своего мучителя.

Отдых давался в первой половине дня, пока Лев учился в университете. Правда отдыхом это назвать было сложно. Лев прекрасно знал, что я обожаю читать. Мне еды не надо, лишь бы книги были, поэтому я просыпалась, Лев мне делал массаж, ела, а потом стремилась дотянуться до своего наркотика, который с каждым днем отодвигался все дальше и дальше.

— Ненавижу, — кусала губы, дотягиваясь кончиками пальцев до желанного корешка, — убью, — рыдала, слушая стук упавшей на пол книги, — прокляну, — падала я вниз башкой, и счастливая валялась на полу, глотая страницу за страницей.

Людей видела мало, точнее меня посещали только дядюшка, Мила и Лев. Слуги не в счет, да и то я видела только надоевшие лица, которые приносили еду, убирали посуду, наводили порядок в комнате.