Ненужная кукла

Этого вопроса я опасался больше всего. Ее нельзя выпускать! Она ведь мое воображение, которое на полном серьезе верит в материальное свойство собственного кукольного тела. Она же только кукла, но, видимо, настолько умная и с характером, что воспринимает какими-то тряпочными клочками несущественность, которая разгрызает ее изнутри, жаждая найти любым способом истину, чтобы избавиться от пожирающего черва. А я… Я ведь не могу…

Не могу…

Не могу сказать, что она – всего лишь кукла. Без чувств, но запрограммированная на чувства, энергию которых я кое-как слабо описал бездарными, неподходящими словами и анорексичными сравнениями. Каждая ее составляющая – ложь, выдумка, прихоть. Она неживая. Ненастоящая. Это заявление вызовет не просто гнев. Разобьет… Она станет сопротивляться, ведь она живая! Так думает она. А жизнь дал ей вкусить именно я.

Я чуть отдаляюсь от нее – такое чувство, будто деревянное судно разобьется о скалы буквально через пару секунд. Спасения нет. Пожимаю плечами напоследок.

Ответить мне нечего.

– Что ты скрываешь? – С недоверием и на полном серьезе выспрашивает она. Брови ее вновь заострились острыми наконечниками стрел, которые словно готовы вонзится в любого, кто не угодит ей, чтобы и заколоть.

– Ты уволилась. Искала новую работу, а потом заболела. Не помнишь? – Притворно удивляюсь я, специально расширяя глаза. – Правда, перед болезнью ты все время скрывала свои дела.

Ногти ее с театральностью принялись почесывать лоб – какие-то механизмы в ней завертелись, закрутились… Конечно, кукла ничего не помнит, потому как та информация не была вложена в нее, иначе она сорвалась бы на работу, и все бы ничего, но существование двух идентичных Даш в одном тесном мире катастрофически недопустимо… Пол закачался из стороны в сторону, стены задрожали, как лихорадочные, подбрасывая, как младенца, потолок, – это только галлюцинации чересчур обеспокоенного воображения. Разобраться в себе я не в силах. На душу осела огромная черной бабочка с мохнатыми шипастыми лапками – роковой предвестник смерти, жути… – то ли… Но мне точно не радостно…

Даша пропустила меня – с поля боя я сумел сбежать, но надолго ли? Теплая вода из-под крана не успокаивала взъерошенную кожу – согревающая жидкость словно бесчувственно протекала мимо моих рук, без касаний. Зеркало отражало какой-то мертвецкий, потухший взгляд. Вода словно утаскивала в канализацию вслед за собой жизнь.

– Кажется, совсем забыла… – Донесся голос затихший голос из коридора. – Как странно.

– Как прошел твой день? – Спрашиваю я, тихо захлопывая дверь в ванную, боясь потревожить устоявшуюся тишину.

Видя мое омраченное лицо в дверном проеме, она обеспокоенно бросается она на меня.

– Что с тобой?

– Все хорошо, просто. Усталость. Это все она. С непривычки, наверное, привязалась.

– Точно?

– Точно.

– Тогда сегодня ляжем пораньше. Тебе надо выспаться.

 Даша ухватила меня за руку, повела на кухню, усадила на деревянный стул с мягкой обивкой спинки и сиденья возле стены и уселась на мои колени. Окутавшись дымкой печали, в наших силах было так сидеть часами, перешептываясь о мироздании, разочарованиях… И сейчас вот будто надвигались облака затянувшегося, рассудительного, меланхоличного. Одни лишь маленькие электронные часы на микроволновке беззвучно и непредвзято сменяли цифры, они прекратят зажигать красные палочки только когда выдернут шнур из розетки.

– Весь день я читала. Почти без перерыва. Прочитала чуть больше половины книги. Завтра, думаю, дойду до конца.

– Что ты читала?

– Ремарка. Он ведь тебе нравится?

– Безумно.

– Такие тяжелые, брошенные судьбы, отверженные всеми и всеми гонимые. И любовь у них такая же одинокая, болезненная, бездомная, преследуемая. Мне их жалко… – Она глубоко вздохнула, потом медленно приблизила губы к моим и незначительно поцеловала, не закрывая при этом глаза, которые были направлены куда-то наверх, что говорило о том, что ум ее осаждали глубокие раздумья. – Как же хорошо, что у нас все иначе, что мы просто любим друг друга и никто нас не схватит за шиворот, чтобы утащить за решетку. У нас все спокойно.

– Да… – Задумчиво выдаю я, а сердце тем временем скрипит старой деревянной лестницей. Рассуждения ее мне не нравятся, они ей несвойственны.

Живот мой предательски урчит, отчего Даша вздрагивает:

– Что же ты молчишь? Ты голодный?

От нетерпения увидеться, от многочисленных переживаний голод будто сняло рукой. Сейчас любые мысли о еде вызывали у меня сплошное отвращение: соблазнить меня могла разве что шоколадка, и то если ее вместе со мной возьмет Даша.

– Ты ужинала?

Она отрицательно медленно помотала головой, все еще сидя на моих коленях.

– Почему?

– Зачиталась, не хотелось. Совсем.

– Ладно, идем что-нибудь приготовим.

Она поднимается с моих колен и идет к холодильнику вялой, утомленной походкой, в этих движениях проглядывается какая-то неестественность, отчужденность от живого… А может, это только предрассудки решили вдруг напомнить о себе в самый неподходящий момент, когда фундамент мира и без того пал под сомнения, о своем существовании?