Нео-Буратино

Он «вспоминал» смешные подробности армейского быта, лишний раз подтверждая житейскую мудрость, гласящую, что память сохраняет только хорошее. Двое взрослых мужчин хохотали, усиливая любопытство окружающих, с недоумением наблюдавших за их действиями, начисто лишенными какой-либо логики. Со стороны картина эта выглядела полнейшим абсурдом: сначала боец в маске обошелся со своей жертвой жестоко, а потом, после каких-то таинственных атакующих изречений задержанного, содрал с себя маску и со слезами на глазах стал душить его в объятьях. Слезы жертвы вполне можно было бы понять, но слезы нападающего… Зато Папалексиев теперь уже не сомневался, что Захар не сделает ему зла и задерживать не станет, однако у него был еще один козырь, который он не преминул использовать.

— Слушай, а как Наталья? — осторожно спросил мнимый Никита. У настоящего Никиты Иванова в Ленинграде была невеста, которую Захар тоже знал и безнадежно любил.

— Где же ты был-то столько времени? — мучительно вздохнув, после короткого молчания выдавил из себя помрачневший омоновец. — Она тебя долго ждала, а теперь, понимаешь… Сын у нас. Никитой назвали…

— Все нормально, брат. Жизнь! У тебя же семья, пацан, это же счастье, а ты плачешь. Все нормально! — успокаивал Тиллим расчувствовавшегося Захара.

— Да хватит обо мне, ты-то как? — спохватился тот, снимая с друга наручники. — Правда, что ли, без работы? Да я сегодня же…

— Не надо, Захар. Я же сказал: придет время и ты меня прежнего еще увидишь! Я сам тебя разыщу. А теперь все, идти мне пора. Счастья тебе, братуха! — И Тиллим быстрым шагом направился в сторону от несчастливого места. Пройдя несколько шагов, он вернулся и отдал Захару бумажники:

— Проверь этого, по паспорту. Пошарьте у него в квартире, может, найдете чего.

Омоновец машинально спрятал портмоне в карман и долго смотрел вослед боевому другу, не зная, что теперь действительно видит его в последний раз.

XXVIII

Еле держась на ногах от усталости, Тиллим Папалексиев поймал такси и, удобно устроившись на заднем сиденье, предался раздумьям. «А все-таки здорово быть десантником! — представляя насыщенную походами и героическими эпизодами жизнь, мыслил Папалексиев. Ему было жаль себя за то, что он не принадлежит к числу доблестных ребят в тельниках и голубых беретах. — Будь у меня еще одна жизнь, обязательно пошел бы служить десантником. Пал бы смертью храбрых, как Никита. Классный, наверное, парень был! Пал бы я на поле боя и стал бы настоящим героем, без всяких бабкиных выкрутасов и шарлатанства. А ведь не будь Авдотьиной бабки, не узнал бы я ни об афганских братках, которые горой друг за друга, ни о Захаре! Жаль, обманул парня…»

Внезапно раздумья Папалексиева прервал грубый голос шофера:

— Вылезай, приехали!

За стеклом «Волги» Тиллим увидел какой-то унылый пустырь:

— Вы куда меня завезли? Где мой дом?

В ответ плечистый таксист бесцеремонно вытолкал сбитого с толку пассажира из машины. Тиллим и опомниться не успел, а серой «Волги» как не бывало! Он огляделся по сторонам: зрелище, открывшееся взору, было поистине страшно. Среди растрескавшейся черной пустыни без конца и края одиноко стояла обугленная цитадель Петропавловской крепости, похожая на руины древности, пережившие нашествие не одной дикой орды. Наклоненный шпиль собора, лишенный Ангела, заржавленной иглой впивался в небо, столь же черное, как и земля. Горизонт в этой апокалиптической картине вообще отсутствовал, и от этого невозможно было определить, где кончается земная пустыня и начинается небесный свод. Только над крепостью каким-то лихорадочным пламенем горело солнце, стоявшее в зените. Но это было странное солнце — одинокий фонарь, освещающий картину всемирной катастрофы. Излучаемый им свет вырывал из мрака контуры крепости, и только шпиль собора, несмотря на свой жалкий, запущенный вид, сам светился, распространяя вокруг себя золотистую ауру, и было непонятно, почему среди глобального краха теплится еще этот узенький просвет надежды. Тут до слуха Папалексиева донесся мерный цокот копыт. Сначала он возник где-то далеко, на периферии сознания, едва уловимой ритмической дробью, потом стал усиливаться, расти и в какой-то момент превратился в грохочущую поступь зловещей силы, готовой уничтожить все на своем пути. Наконец громоподобный стук копыт приблизился вплотную к Тиллиму. В ужасе он оглянулся и увидел за спиной оскаленные морды мчащихся кобылиц, их огромные ноздри, дышащие ему в лицо горячим паром. Смертельный ужас охватил Тиллима, в единый миг вся жизнь промелькнула перед его глазами, от разговора с бессердечным таксистом до первого крика, которым он когда-то известил мир о своем рождении. Душа его, казалось, вот-вот покинет тело, но разве может человек до конца постичь промысл Высших сил? Внезапно Тиллим сообразил, что уже стоит на гигантской колеснице, подобной той, которая венчает арку Главного штаба, и держит в руках тяжелые вожжи, а роскошные кобылицы с неистовым ржанием бьют копытами землю, потряхивая гривами. Тут же он был оглушен грозными звуками женского голоса: