Нео-Буратино

— Что касается бабки, то тетка просто сбрендила. Точно! Да она свихнулась еще до написания своей летописи… Вот эта рукопись, — он ткнул в письмена пальцем, — это же бред сумасшедшего, вернее, сумасшедшей старухи. Она здесь утверждает, что все безобразия из-за женщин, все беды… Обольщайтесь! Развешивайте уши, изучайте ее писанину, верьте каждому слову! А как же последние войны? Тоже из-за баб? А в других странах? А революции и национально-освободительные движения против колонизаторов? Это что — тоже дело рук твоих родственниц? А где доказательства, неопровержимые факты? Да если это правда, то вас всех — будьте любезны! — И резким движением провел по шее. — Хором, но одной, чтобы никому неповадно было, без суда и следствия… Навзничь! По порядку!!! Пожалуйте-ка в братскую, нет, в сестринскую могилу…

Выпустив заряд негодования, Папалексиев как ни в чем не бывало в дружественном тоне обратился к Авдотье:

— Ты бы сразу сказала, что она сумасшедшая, а то я битый час слушаю сказки безумной бабки. И вообще, всем известно, что во Франции самые красивые женщины в мире, и никто не поверит, что на Москву французы ломанулись из-за какой-то русской актриски… Я пас, я устал.

Авдотью охватила печаль беспросветная. Папалексиев грубо оскорбил ее. Ей все меньше хотелось видеть подле себя этого чужого человека, не способного оценить доверия.

— Это моя сокровенная тайна, о которой никто бы никогда не узнал, если бы я не повстречала тебя. Прежде я никому не рассказывала… Если бы ты мог представить, как дорого мне приходится платить за бабкину страстность.

— А где доказательства? — Агрессивный Папалексиев продолжал клевать свою жертву. При этом он вальяжно закинул ногу на ногу и непринужденно, по-барски, откинулся на мягкие подушки дивана, что указывало на его расположенность к продолжительной беседе. Тиллиму хотелось еще поспорить, Авдотья же все еще пыталась поставить его на место:

— Доказательств у меня достаточно.

Папалексиев не унимался, провоцировал, въедливо вопрошая:

— А где они, доказательства-то, ну, где? Я требую доказательств!

— Есть… есть…

— Да нет у тебя никаких доказательств!

— Есть! Послушай, я не считаю нужным что-либо тебе доказывать, не намерена оправдываться — мы не в суде, но у меня действительно есть одна книга…

— А-а-а! Ну да, книга поэта, который выделил тебя из толпы, — ехидно припомнил Тиллим, — и сказал, что ты особенная. Если это что-нибудь и доказывает, так только то, что в вашем роду все с приветом.

Эти слова были той каплей, которая переполнила чашу Авдотьиного терпения.

— Все! Это уже слишком. Я больше не желаю спорить и не хочу тебя видеть! Тебе пора, Тиллим.

И действительно, Папалексиев вспомнил, что нужно возвращать Леве мебель, что не спит некормленый кот Филька, к тому же он где-то в глубине души чувствовал, что вел себя довольно бестактно, однако это не помешало ему у самого порога обернуться и спросить:

— Слушай, а кто они были по гороскопу?

Авдотья смерила его уничтожающим взглядом и, прищурившись, презрительно произнесла, четко выговаривая каждую букву:

— Инженер человеческих душ!

Тиллим не был инженером и не вполне понял смысл такой характеристики, но все же уловил в ней скрытую насмешку и, прежде чем хозяйка успела захлопнуть за ним дверь, в шутливом тоне парировал:

— Суд удаляется на совещание!

«Хам да еще и шут гороховый, но все-таки в нем есть что-то особенное», — подумала, оставшись в одиночестве, Авдотья Троеполова и улыбнулась, вспомнив вдруг восхищенного поэта. Она знала, что Тиллим обязательно вернется, и в этом не ошиблась. Через пару минут он вернулся и доложил ей:

— У тебя, кстати, дверь была не закрыта… Ты что — обиделась? Да ладно, не сердись. Нормальная книжка про любовь. Один раз прочитать можно. Ты прости меня, такого начитаешься — у самого крыша поедет. Ну согласись, ведь трудно во все это поверить: какие-то безумные сны, бесчисленные мертвецы… И вообще, давай не будем вспоминать о нашем сегодняшнем споре? Зачем нервы-то друг другу портить? Надо будет на днях созвониться, встретиться. Может, прямо завтра? Лады?

И, не дождавшись ответа, Тиллим исчез так же внезапно, как появился. В окно Авдотье было видно, как он заспешил по Миллионной в направлении родных пенатов.

X

Домой Тиллим пришел поздно и сразу же направился к соседу-музыканту. Уверенно постучав в дверь, Тиллим нарушил ночную тишину и прервал чуткий сон Левы.

— Кто там? — донеслось из-за двери.

— Это я, Тиллим Папалексиев. Давай мебель таскать: она мне больше не нужна.

— Я уже сплю. Ты, наверное, думаешь, что во сне человеку нужны книжные шкафы?

— Брось издеваться и отдавай мою раскладушку!

— Нет, вы подумайте — я над ним издеваюсь! Разбудил человека среди ночи и требует раскладушку! Я сплю на ней.

— Зато я не могу спать: на твоем диване мне снятся странные сны. Забирай его немедленно.

— Отстань, Тиллим, иди проспись: утро вечера мудренее. Я все равно тебе сейчас не открою.