Нео-Буратино

Задев кого-то, кто, по оценке Тиллима, когда-то был приличным человеком, теперь же стал тем, что видел перед собой Тиллим, он понял, что беднягу гложет печаль об утраченных сбережениях. Накопил мужик несколько миллионов с риском для жизни, отказывая себе во многих удовольствиях, порой даже в самых обычных человеческих радостях, а потом вдруг «добрые люди» предложили оказать дружескую помощь в организации кооператива. Новоявленные друзья, проявив расторопность, состряпали липовые документы, взяли денежки, все до последней копейки, и растворились в воздухе, а несостоявшийся глава кооператива остался с фальшивыми документами и опустошенными закромами. Подойдя к усыхающей старушке с выцветшими от слез глазами, Тиллим с грустью констатировал, что возвратить комнату в коммуналке, откуда бабушку изгнал ею же самой прописанный любимый внучек, он не в состоянии. Коммунальные войны и междоусобицы, одолевавшие бесквартирных граждан, казались ему мучительно-беспросветными, ведь он и сам не имел понятия, как заиметь отдельную жилплощадь. Когда Тиллим повстречал одинокую миловидную даму и поймал ее взгляд, полный тоски, он обескураженно отшатнулся: вернуть любимого брошенной женщине он не мог, а сам не сошел бы за любовника: слишком уж она была горда и разборчива, а Тиллим — слишком простоват для этой роли. Соприкоснувшись с человеком, на лице которого был запечатлен большой интеллектуальный потенциал, Папалексиев помрачнел еще сильнее. Человек этот рассуждал о смысле жизни, о справедливости системы приоритетов современного общества и никак не мог взять в толк, почему ему, талантливому химику, разработавшему технологический процесс покрытия поверхностей защитной эмалью, аналогов которой нет во всем мире, уже полгода не платят зарплату. «До чего дожили! Наука приходит в упадок, беспомощно ожидая подписи какого-нибудь ничтожного чиновника, для которого всякий изобретатель — выскочка, лезущий всюду со своими открытиями. В общем, дохимичились…» — возмущался Тиллим, сознавая, что и здесь помощник из него никакой. Внимание его уже было приковано к длинноногой девице лет пятнадцати. Умышленно зацепив ее локтем, Тиллим в очередной раз испытал чувство досады: тельце этой юной особы, само еще недостаточно окрепшее и на вид совершенно хрупкое, было уже отягчено беременностью, которую маленькая женщина готова была прервать любым способом. Папалексиев даже профессией осветителя, значившейся у него в трудовой книжке, толком не владел, а уж прервать беременность не мог тем более. Он также не знал, как утешить прыщавого старшеклассника, безнадежно влюбленного в известную эстрадную певицу, как помочь молодому лейтенанту в кратчайший срок дослужиться до полковника, как убедить разуверившегося ветерана партии, что жизнь прожита не зря, а когда Тиллиму навстречу попался какой-то замученный негр, он сразу поспешил уступить тому дорогу: «Вот уж этому мне ничем не помочь. Ему, бедолаге, наверное, хочется сейчас на экватор, в тропики, где температура плюс сорок в тени… А может, он вообще мечтает стать белым?»

С этого момента, превозмогая головную боль, Папалексиев старался избегать опрометчивых прикосновений, обходил прохожих, соблюдая дистанцию и шепча про себя: «Нет, это слишком глобально… С этим я не справлюсь». В безбрежном океане людских забот он казался себе маленькой, беспомощной щепкой. То, что помогать людям — великое искусство, требующее особых душевных качеств, заменить которые зачастую не может и дар сверхъестественных сил, было для Тиллима открытием. Погруженный в раздумья, он брел по Невскому, но внезапно его внутреннюю сосредоточенность нарушили раздражающие вопли продавца лотерейных билетов, стоявшего в лучах раскаленного солнца рядом с ящиком, набитым заманчивыми пестрыми бумажками. Обливаясь потом, он заунывно призывал доверчивых горожан и развесивших уши гостей города попытать счастья, и те, как мотыльки на огонь, летели на его зов, набирая на мелкие деньги билетов в надежде, что хоть один из них окажется счастливым. «Сколько жаждущих счастья!» — поразился Тиллим. Он остановился и, затаив дыхание, стал наблюдать за работой распространителя. Казалось, что тот работает честно. А раз торговля честная, значит, успех Папалексиеву обеспечен — так, по крайней мере, он думал сам, устремляясь к живительному источнику несметных доходов, подобно тому как перешедший пустыню лев устремляется к первому же водоему.

Для полной гарантии финансового успеха Тиллиму нужно было совершить добрый поступок, и, оглядываясь по сторонам, он стал искать нуждающегося в помощи. Взгляд Тиллима упал на нищего с уродливо скрюченными руками и ногами, сидевшего в инвалидной коляске возле спуска в подземный переход. Укутанный в невообразимые лохмотья, без обуви, в разного цвета носках, с трудом опиравшийся на жесткие подлокотники кресла, болезненно морщась, он протягивал изуродованную руку. Не в силах равнодушно наблюдать душераздирающую картину, Папалексиев нагнулся к нему и заискивающе-вежливо спросил: