Необязательная страна

Обаме было трудно контактировать с правительством, которое так жестко обращается с молодыми людьми, чьи смелые и с технологической точки зрения очень смекалистые призывы к свободе покоряли сердца и души во всем мире и демонстрировали тот факт, что можно мечтать о лучшей доле и будущем без исламизма для Ближнего Востока. Критики справа и слева подбивали администрацию на оказание помощи «Зеленому движению» в деле свержения иранской теократии. Но Обама проявил осторожность в своем отношении к тому, что имело характерные признаки «арабской весны». Более того, правительство США было удивлено этими событиями. К тому времени, когда Вашингтон начал обращать внимание на то, что там происходит, Исламская республика покончила с самой сильной волной протестов. Вступать в драку с правителями Ирана по поводу протестного движения, которое пошло на убыль, не имело смысла. Ядерные переговоры оставались главной темой, а Исламская республика, нравится это или нет, оставалась главным партнером по переговорам. Более того, любые дополнительные санкции, которые можно было бы применить, лучше было приберечь для использования в ходе ядерных переговоров. Приоритетом для Америки была ядерная программа Ирана, а не демократия.

В октябре 2009 года официальные лица поколебленной, но все еще твердо стоявшей на ногах Исламской республики, в конце концов встретились с американскими и европейскими дипломатами в Женеве для обсуждения ядерной проблемы. Была надежда на то, что долгожданная встреча даст прорыв в области концепции «заключения обменной сделки». Идея впервые выплыла как одна из мер доверия. Ирану были нужны «таблетки» для ядерного топлива (сделанные из обогащенного на 20 % урана), которые Тегеранский исследовательский реактор мог бы использовать для производства медицинских изотопов¹¹⁰. Захочет ли Иран больше не обогащать свой низкообогащенный уран (обогащенный не более чем на 3–5 %) и взамен отправлять свои запасы в какую-то третью страну в обмен на готовые топливные брикеты?

Белый дом рассматривал заключение обменной сделки как умный способ перепрограммирования ядерной программы Ирана по ходу ведения переговоров (Иран отказывался бы от обогащенного урана и должен был бы вернуться к тому же уровню запасов)¹¹¹. Однако заключение обменной сделки означало бы, что мировое сообщество признает право Ирана на обогащение урана на уровень до 3–5 %, что было бы уступкой Ирану.

В Женеве Соединенные Штаты предложили своего рода обмен. Иранцы транспортируют 1,2 тонны низкообогащенного урана (около 80 % их запасов) в Россию для обогащения, а затем в третью страну (Франция была вероятным кандидатом) для дальнейшей переработки в топливные таблетки. Оставалось проработать детали: захочет ли Иран отправить весь низкообогащенный уран одной партией и через какое время он получит его обратно в виде топливных таблеток.

Такая сделка была бы беспроигрышной. Возможности для создания бомбы Ираном были бы вывезены вместе со всеми запасами низкообогащенного урана – тем самым бы появилось больше времени для переговоров об инспекции и подписания Дополнительного протокола МАГАТЭ, – причем Иран получил бы подтверждение своего права на обогащение и приличную партию топливных таблеток. Возросло бы доверие, и дипломатия получила бы дополнительный импульс.

Иранцы отнеслись к этому с подозрением. Они не хотели подключения Франции. Французский президент Николя Саркози выступал за нулевое обогащение и занимал правые позиции к Обаме по вопросу об Иране. Но в конечном счете они решили пойти на сделку – по крайней мере в Женеве; детали собирались обсудить позднее¹¹². В какой-то момент глава иранской делегации на переговорах по ядерной проблеме Сайед Джалили сказал, что должен позвонить. Он вышел из помещения, а когда вернулся, то поднял пальцы вверх в знак одобрения¹¹³. Не совсем понятно, был ли в курсе всего Хаменеи, но Ахмадинежад был явно благожелательно настроен. Он хотел стать человеком, открывшим Иран для Соединенных Штатов, – это помогло бы ему восстановить свое политическое положение после беспорядков, случившихся из-за его переизбрания.