Как вы могли заметить, хотя статья Бострома и нацелена на анализ «сценариев вымирания человечества», ни одна из категорий, за исключением «Взрывов», не упоминает угроз для человечества как такового. Вместо этого автор сосредоточился на том, что он называет «постчеловечеством», а другие часто называют «трансгуманизмом», – теории, что технологии могут молниеносно перенести нас в новое состояние, столь сильно отличающее от нынешнего, что мы будем вынуждены считать это истинным прорывом в нашей эволюции. Кто-то считает, что в этом радужном будущем в нашей кровеносной системе поселятся наноботы, фильтрующие токсины и распознающие опухоли; другие предсказывают, что человеческая жизнь выйдет за рамки осязаемой реальности и сознание можно будет полностью загрузить в компьютер. И тут мы натыкаемся на отголоски антропоцена: люди снимут с себя бремя решения проблем экологии; мы просто сбежим от них при помощи технологий.
Пока подобные перспективы сложно воспринимать всерьез, но среди авангарда футурологов Сан-Франциско, пришедших на смену поколению NASA и Bell Labs[100]
, эти взгляды укоренились почти повсеместно и безоговорочно (51) – и различаются лишь оценками того, насколько быстро такое будущее наступит. Питер Тиль[101] сетует на медленный темп развития технологий, но, возможно, он просто опасается, что они отстанут от темпов экологического и политического разрушения. Он продолжает инвестировать в сомнительные проекты по исследованию «вечной молодости» и скупает земли в Новой Зеландии (где он сможет пережить социальный коллапс нашей цивилизации). Сэм Альтман из венчурного фонда Y Combinator, заслуживший своим пилотным проектом «универсального базового дохода» статус технофилантропа, недавно объявил о готовности инвестировать в стартапы в сфере геоинжиниринга. По слухам, он уже внес предоплату создателям программы загрузки сознания в компьютер, в результате чего его разум покинет наш мир. Неудивительно, что он инвестор и этого проекта тоже.Борстом не сомневается, что предназначением «человечества» является создание «постчеловечества», и для него эти термины почти синонимичны. Это отнюдь не наивность, а ключ к его популярности в Кремниевой долине: вера в то, что главная задача технопионеров – не создание условий для процветания и развития человечества, а построение некоего портала для перехода в новое, возможно, вечное существование, в технологическую идиллию, в которую многие – например, миллиарды людей, не имеющих доступа к широкополосному интернету, – никогда не попадут. Наверное, им будет крайне затруднительно загрузить свой мозг на сервер, пользуясь сим-картой с ограниченным трафиком.
Мир, раздираемый меняющимся климатом, останется позади. Разумеется, Бостром не единственный, кто считает этот риск угрозой существованию человечества. Тысячи, а возможно, и сотни тысяч ученых пытаются докричаться до аудитории непрофессиональных читателей после каждого экстремального погодного явления или нового исследования; и даже такой образец сдержанности, как Барак Обама, регулярно говорил об «экзистенциальной угрозе». Тем не менее, пожалуй, это признак техноцентризма нашей культуры: за исключением предложений по колонизации других планет и рассуждений о технологиях, которые освободят людей от большинства биологических и экологических потребностей, мы так и не приблизились к созданию подобных религиозных идей в отношении изменения климата, способных нас успокоить или придать смысл нашим жизням перед лицом возможной аннигиляции.
Разумеется, все это именно что религиозные фантазии: покинуть тело и возвыситься над бренным миром. Первая фантазия – почти карикатура на мышление привилегированного класса; проникновение этой идеи в мечты миллиардеров, пожалуй, было неизбежным. Вторая больше похожа на стратегический ответ на климатическую панику – обеспечение запасной экосистемы, чтобы спастись в случае коллапса существующей, – именно так описывают эту идею ее приверженцы.
Но это не рациональные варианты решения проблемы. Изменение климата угрожает самим основам жизни на нашей планете, но даже в разрушенном виде эта экосистема будет намного более пригодной для нашего выживания, чем красные пустыни Марса. Даже летом на экваторе этой планеты ночная температура опускается до –73 °C; на поверхности нет ни воды, ни растительности. Теоретически при достаточном финансировании на Марсе или другой планете можно построить небольшую изолированную колонию; но ее стоимость будет намного выше, чем у эквивалентной искусственной экосистемы на Земле, а потому масштаб такой колонии будет ограничен. Любой, кто рассматривает космические полеты как решение проблемы глобального потепления, находится в плену собственных климатических иллюзий. Представить, что такая колония может обеспечить материальное изобилие на том уровне, к которому привыкли техноплутократы в Атертоне[102]
, значит еще глубже погрузиться в нарциссизм этого заблуждения – как будто затащить всю свою роскошь на Марс будет так же просто, как на фестиваль Burning Man[103].