Необходимо и недостаточно (СИ)

Но пугало не это. Его взгляд — вот что на самом деле казалось самым ужасным. Серые радужки были пустыми. Почти безжизненными, разбитыми.

— Драко? — тихо позвал я.

Ответа не последовало. Вокруг стояла гнетущая тишина, разбавляемая лишь плеском воды из ванной и еле слышным неразборчивым бормотанием.

Комментарий к Глава 18

Что ж, я раскрыла все карты:)

Эта глава мне очень тяжело далась. И не только потому, что я лежала в больнице, а потому что хотела обосновать все поступки Беллы и Сэма без излишней романтизации, наполнить наших антагонистов жизнью и рассказать их историю как можно в более цельном виде. И сделать это через призму несколько скептичного Блейза.

Да и что греха таить… я еле сдеживалась, чтобы не разбить главу на две или на три:D Эта пара мне очень зашла.

А уж сколько статей о гормонах, дофамине и различных дисфункциях я прочитала… ух!

Надеюсь, что вышло неплохо)

Делитесь🖤

========== Глава 19 ==========

Комментарий к Глава 19

Я очень рекомендую читать первую часть этой главы, параллельно держа текст второй части 17-ой. Именно так вы сможете увидеть ситуацию с двух сторон и насладиться тем противопоставлением, что я заложила в строки.

Мечты разные… И пути их осуществления тоже. Получается, что, выбрав неверный путь, можно распрощаться с мечтой, даже не приблизившись к ней.

Реквием по мечте

Это были самые счастливые и долгожданные минуты в моей чертовски хуёвой жизни.

Я не верил своему счастью. На балу Гермиона смотрела мне в глаза, говоря о том, как сильно она хочет жить. Признавалась в этом даже не мне, а самой себе. Отказывалась сдаваться. И это был лучший вечер в моей жизни. Огромная победа после сотен проигранных сражений.

Она прижималась ко мне и так старалась танцевать, что наверняка полностью выбилась из сил. Мы кружили по танцполу — Мерлин, это невероятно — как нормальная пара! И были ею. Когда мы добрались до её спальни и Гермиона пришла в себя, она так невыносимо сладко вела дорожку из поцелуев по всему моему телу, что я, кажется, напрочь разучился дышать.

Гладил её по волосам по какой-то въевшейся в подсознание привычке и всё ещё не мог поверить, что всё, что происходило в этот рождественский вечер, — взаправду.

Её трезвый рассудок. Её признание. Карие радужки, наполненные нежностью и принятием. Всё казалось прекрасным сном наяву.

Вероятно, Блейз всё-таки знаком с Рождественским Дедом, если моё желание сбывалось прямо сейчас. Гермиона соглашалась быть со мной.

— Мне ещё никогда не было так хорошо, Гермиона, — тут же прошептал я куда-то в её волосы, прижимая хрупкое тело ближе к себе и ускоряя темп.

Озвучивал свои мысли, не стесняясь и не боясь. Только не теперь.

Было поздно ходить по сцене погорелого театра, продолжая играть свои никчёмные роли. Поздно надевать паршивые маски. Поздно распахивать рот, извергая из него очередное лживое клише.

К чему эти игры, если я открылся перед Гермионой? Если я признался в том, что вновь увидеть её под датуром — мой худший кошмар?

Я не вынесу этого, не смогу игнорировать, если она снова будет не замечать мою руку помощи, пока тонет в эйфории. И никакие успокоительные настойки не помогут, ведь меня пробирает дрожь при одной мысли, что каждая новая доза может стать для неё последней.

Что так горячо любимые мною карие глаза в один миг потухнут. Что ломка загубит остатки человечности Гермионы настолько, что она перестанет быть собой.

Блять, да и какая к чёрту дрожь? Когда я обнимал её холодное тело после очередной губительной дозы, меня трясло настолько, что сложно вообще сказать, чего на моём лице было больше: ледяного пота или горячих слёз.

Но то, что внутри я мог распознать с завидной точностью, — это ебучая паника. Скользкий страх, сжирающий все остальные эмоции и заставляющий обнимать Гермиону ещё крепче и вслушиваться в тихое сердцебиение. Пытаться удержать её рядом несмотря ни на что.

Я не переживу, если потеряю Гермиону.

Если перестану видеть сквозь призму датурного сумасшествия хоть толику той прежней заучки. Такой невыносимой и упрямой, но вместе с тем — живой и прекрасной. Моей.

И всё вокруг казалось таким сложным, но вместе с тем — очевидным. Ведь у нас остались только мы.

Наши жизни. Наши решения. Наша боль. Одна на двоих.

И я видел, ясно видел, что всё, что сейчас делала Гермиона, — только для меня. Она исполняла мою просьбу. Она хотела её исполнить, чёрт побери, пока так нежно скользила губами по моей груди.

Выбирала меня, а не наркотики.

А я умел ценить то, что имею. Этот дар вселяется в мозг автоматически, как только человек проебёт всё, что у него было до этого.

Гермиона каждый день невольно заставляла меня жить, начинать всё сначала и верить, бесконечно верить в то, что всё будет хорошо. Наверное, мой разум принял эту фразу за неопровержимую истину, ведь я так часто повторял её.