Необходимые монстры

– Что происходит? – спросил Мох. Рука его, державшая пуговицу пальто, повисла. В квартире царил кавардак. Со спинок мебели свисала одежда, на дорогостоящих деревянных столешницах громоздилась оставшаяся от завтрака грязная посуда. Шторы были распахнуты настежь, давая полную волю дневному свету. Приняв решение съехать, зная, что пребывание его тут подходит к концу, Мох всё больше впадал в нетерпение и всё меньше заботился о всяческих домашних мелочах. Больше чем когда бы то ни было воспринимал он это место как уродливый музей тщеславия хозяина. Всякая грань составляла тщательно подобранный натюрморт, и всякая вопила: посмотри, что у меня есть, взгляни на меня. Мох не испытывал никакой зависти и с удовольствием взирал на кучу битого красного стекла, заметённого к плинтусу. Мох ничего не жалел ради продуманного ухода. Пусть Сифорт знает, что осуждённый им человек справлял нужду в его шкатулке драгоценностей.

– Сморчок приходил и стучался уже раз десять с тех пор, как я вернулся, – сообщил Радужник. – Звякал своей связкой ключей, и я подумал, что он собрался без спросу войти. Вот и заговорил с ним через дверь, притворяясь, что это ты, воспользовался расхожим извинением, мол, одеваюсь. Он рассказал мне, что сегодня утром ему позвонил секретарь Сифорта.

– Чёрт, – ругнулся Мох, предвидя худшее. – Он возвращается?

– Пока нет, но уже в пути. Очевидно, он спросил о тебе. Хотел узнать, всё ли ты ещё здесь. Не будешь ли ты здесь, а здесь ли ты по-прежнему. Сморчок едва скрывал свою радость.

– Кто-то ему стукнул. – Первой мыслью Моха было, что Сифорта предостерёг Шторм, но это как-то не складывалось. Шторм выиграл бы больше, ведя игру неспешно. Агнец? Подход казался чересчур окольным.

– Тогда, возможно, в пути он вместе с полицией, – сказал Радужник.

Мох отрицательно повёл головой.

– Не думаю. Если он что-то заподозрит, то захочет разобраться со мной лично. Мне представляется, тут есть кое-что такое, что ему хотелось бы скрыть от постороннего взгляда.

– Может быть. Секретарь просил Сморчка убедиться, что ты окажешься здесь, когда приедет Сифорт.

– Лады, отправляемся. Нас тут уже и след остынет, когда он доберётся до дома.

Радужник натянул капюшон на голову.

– Я вызвал такси. Оно ждёт во дворе за домом. Я попросил водителя вызвать по радио ещё одну машину – для тебя – и отправил её к входным дверям. За сим я ухожу. – Он вручил Моху листок бумаги. – Отправляйся в дом корабельного плотника. Я увижусь с тобой завтра в десять часов вечера на Полотняном Дворе.

– Погоди, а Имоджин?

– В другой комнате, – ответил Радужник. – Ждёт. Я ей не рассказывал, но она, должно быть, подозревает, что тут что-то происходит.

Мох считал, что его друг как личность проявил к нему больше человечности, чем любое из человеческих существ когда бы то ни было, даже в своих критических оценках. Радужник оставался верен, и даже сейчас, когда Мох подверг его громадному риску. Пришелец по виду, грозный настолько, насколько Мох только мог себе представить, с головы до пят одетый в чёрное, в окружении смертоносных оцелусов. Он ждал возвращения Моха и даже чемодан его собрал, невзирая на приближающуюся опасность. Резко развернувшись, Мох направился в спальню, бросая на ходу:

– Имоджин я беру с собой.

– Нелегко было добудиться: у неё всё ещё горячка, и она разговаривает во сне. Когда она проснулась и увидела меня, то принялась руками махать, отбиваться. Пришлось дать ей успокоительное. В конце концов она успокоилась и уснула. Я не мог нести её в таком виде, когда Сморчок так и шныряет вокруг.

Мох повернул ручку двери и вошёл в спальню. Имоджин сидела возле камина, глядя на язычки угольного пламени. Глаза у неё запали, кожа была бледной и скользкой от пота.

– Вам холодно, – сказал он. – Вы уж извините за это. Радужник не воспринимает холод так, как мы. Если честно, от этого иногда даже зло берёт. Вам всё ещё не по себе? – Имоджин отрицательно повела головой.

Не желая вызвать у неё раздражение своими возражениями, он присел возле решётки, мешая горящие угли. Искры рванули вверх, а по стене, клубясь, пополз дым.

– Тут я не спец. – И Мох вновь обратился к Имоджин. Её била дрожь.

– Я вам не всё рассказала, – зашептала она. – Взгляните. – Она подняла блузку, и стала видна царапина, линия содранной кожи, шедшая наискосок через живот.

– Что случилось?

– Не что, а кто. Её зовут Элизабет, – сдержанно сообщила Имоджин. – Девочка, которая никогда не взрослеет. Ездит верхом на собаке. Она – ведьма. – Имоджин украдкой глянула на Моха. – Заявляет, что походный сундук принадлежит ей, и она одержима тем, чтобы вернуть его. Поцарапала меня ещё до того, как я к вам наведалась. Пристала ко мне на рынке. Я убежала, но прежде она вот это мне устроила. Думаю, от этого-то мне и нездоровится. – Она прикрыла рану.

– Так почему было и не отдать ей его тогда же?