Необоримая стена

— Ну, господь с вами, только до завтра.

— Вот и славно! Пойдемте, я вас в комнату определю, отоспитесь, а Маруся вам умыться принесет.

Настя рухнула на постель. Маруся — сестра Андрея оказалась завидной трещоткой, принесла с собой лист бумаги и кусок графита, большой кувшин с водой и медный таз. Пока Настя купалась за ширмой, она трещала без умолку. Настя за полчаса узнала всю подноготную этой семьи. Маруся дала ей полотенце, чтобы сушить волосы, а сама, не смотря на возражения Насти, стала рисовать её портрет. Настя сдалась — переспорить девушку было невозможно, и потом, она лишь выполняла просьбу брата, который хотел, чтобы портрет Насти остался ему на память. Кода работа была закончена, Маруся унесла таз и кувшин, оставив Настю отдыхать. Глаза смежил сон, в котором она вновь ехала в дилижансе с Аникой. Она чувствовала рядом с собой его плечо. Его сильная рука держала её руку, Настя вдыхала его запах, он улыбался ей, и искорки смеха были в его светло-карих глазах. Счастье переполняло её душу, Настя не осознавала, как он очутился рядом с ней, ведь она оставила тогда его в гостинице, ей было тепло и уютно рядом с ним. Она ощущала тревогу, смутно понимая, что это сон, и Аника исчезал, растворяясь в воздухе. Тоска сжала сердце, стало так больно, оттого, что она больше никогда не увидит его, не услышит его чудесный голос с бархатинкой. Где он? Как он сейчас? Для него так будет лучше, а она … она справится. Так надо. Она выдержит, а сейчас, — сейчас надо просто спать.

* * *

Аника сидел в том самом кабинете, в котором они встречались с Варварой. Зеленые бархатные портьеры, перевязанные золотым шнуром, приятно гармонировали с накидками на кресле и скатертью на рабочем столе. Он провел две ночи в доме Стасова под наблюдением бдительной охраны, не видя ни самого хозяина особняка, ни Варвары. Нынешним утром его отвели в кабинет и оставили, с тех пор прошло не менее часа. Послышались шаги, дверь скрипнула, и Стасов вошел в кабинет:

— Я проверил ваши показания, в большинстве случаев они подтвердились. Настоятель Тобольского храма отец Герасим телеграфом подтвердил факт ограбления и описал в подробностях грабителей. Никоим образом это описание к вам не подходит. Я, признаться, даже знаю, к кому оно более всего подходит, и в этом, кстати, вы тоже были правы — Лука Селиванов, разыскивается уже давно и по всей империи, и это наверняка его рук дело. Вы были объявлены в розыск по личной просьбе его высочества. Это с его слов вы — преступник. Возможно его ввели в заблуждение, а возможно…возможно, просто нужно распутывать узел дальше. Мы будем работать над этим. Прежде всего, скажите, где сейчас образ?

— Я сам бы очень хотел это знать. Девушка, Настя, помните, я рассказывал, она взялась доставить образ обратно в Тобольск, в храм, не доверяла его никому. Он должен быть у нее, она в опасности. С ней уже случилось несчастье, а я имел глупость отреагировать как идиот, она ушла одна, я не смог найти её, если Лука найдет её раньше меня, он просто убьет её.

— Поступим так: я все-таки слуга своего государя, а не его высочества, я снимаю с вас все обвинения, вас больше не будут разыскивать, и вот это, — он кинул на стол фальшивые документы, — вам больше не нужно. А вот знакомую вашу, Настю, по-прежнему будут разыскивать, мы изменим только легенду, разыскиваться будет не воровка, а пропавшая без вести.

— Я не знаю, как вас благодарить.

— Ступайте, мсье Тулье, считайте, что мы с вами в расчете. Признаться, не люблю ходить в должниках.

Спустя полтора часа Аника уже ехал в дилижансе по направлению к Кунгуру. Пейзаж за окном был однообразно сер. Конец лета в северной части империи не был красочным. Редкие села были так далеко друг от друга, что ехать от одного до другого порой приходилось с утра и до глубокого вечера. Аника почти дремал, когда дилижанс остановился на ночь в маленькой придорожной харчевне. Ямщик уверил, что на верхнем этаже есть комнаты для ночлега, а ехать ночью опасно. Путников встречал улыбчивый юноша:

— Прошу проходить. Ужин будет подан тотчас.

Аника с остальными прошел внутрь. Приятный запах жаркого на вертеле, свежей зелени и еще чего-то невообразимо душистого, легкого моментально пробудил в нем зверский аппетит. Встретивший их юноша подал горячую похлебку и мясо с овощами и зеленью. Аника повернулся, чтобы заказать вина, взгляд его упал на стену. Со стены на него смотрела Настя. Аника поперхнулся от неожиданности — портрет был таким точным, так глубоко передавал чувства и настроение, что сомнений не оставалось — это точно была она. Аника позвал юношу:

— Любезный, чей это портрет?

Юноша сокрушенно вздохнул:

— Одной монахини она у нас останавливалась на пару дней.

— Монахини?

— Она просто святая. Матушка моя была больна смертельно, мы уж и батюшку привезли её соборовать, да только не пришлось, она помолилась и матушка поправилась, а через два дня была уже на ногах.

— Странно, она очень похожа на одну девушку, которую я ищу, но она не была монашкой.

— Ну, она была не совсем монашкой — послушницей, она необыкновенная.

— А как её звали?