В 4-м классе этой же школы училась весёлая, курчавая, голубоглазая, белокурая девочка, Шура Александрова. Она понравилась сразу двоим мальчишкам, сидевшим за одной партой: Борису Алёшкину и Алексею Бобкову. Заметив их внимание, эта двенадцатилетняя довольно-таки кокетливая девчушка проявляла симпатию то к одному, то к другому, посылая и получая записочки, и назначая им по очереди встречи при выходе из здания школы. Это привело к ссоре между приятелями, закончившейся отчаянной дракой, после которой почти две недели один ходил с подбитым глазом, а другой – с раздутой губой.
Однако после того, как Шурка перенесла свою благосклонность на одного из более взрослых учеников, мальчишки, возмутившись вероломством своей избранницы и решив, что все девчонки таковы, помирились и больше соблазну влюблённости не поддавались.
В начале 1919 года во всех школах были введены бесплатные завтраки, обеды. Всё ухудшающееся положение с питанием как во всей стране, так и в захолустном Темникове привело к голоданию во многих семьях. Советская власть, стремясь поддержать силы прежде всего детей, решила организовать бесплатное питание в школах. Кажется, это сделалось по личному распоряжению Владимира Ильича Ленина, о чём, конечно, никто из наших знакомых не подозревал. В большую перемену, которая удлинялась до часа, все школьники получали бесплатный горячий завтрак-обед. Состоял он обыкновенно из похлёбки или жидкой кашицы, иногда сваренной на костях или низкосортном мясе, а иногда заправленной постным, чаще всего конопляным маслом. Изредка случалось, что похлёбка из пшенной крупы, гороха или чечевицы заправлялась картошкой. Для её чистки в помощь кухарке, единственной на всю школу, выделялись дежурные ученики старших классов, человек пять-шесть, которые после помощи на кухне разносили по столам миски, а после еды мыли их. Работа дежурных была довольно трудна и вознаграждалась только тем, что они могли обгладывать варившиеся в супе кости – мослы.
Другая группа дежурных школьников с утра отправлялась в «булочную» (мы взяли это слово в кавычки потому, что булок в ней давно не было, а выпекался ржаной хлеб, но ребята часто и такого хлеба дома не имели вдоволь). Хлебопёки дежурным всегда давали довесок на дорожку, да и при резке все крошки доставались этим же ребятам. Кроме того, при переноске хлеба можно было и пощипать немного от караваев. Поэтому, если дежурить на кухню шли без большого желания, то ходить за хлебом вызывались многие, в их числе был и Боря Алёшкин.
А бабуся, жалея несуразную дочь, частенько воюя с нею, заботясь о внуках, беспокоилась ещё и о своих родственниках, живущих в промышленных губерниях, где, по слухам, положение с продовольствием было намного хуже, чем в таких городках, как Темников. И она решается собрать им продовольственную посылку.
Такие посылки в последнее время стали принимать для Москвы, Петрограда и других промышленных центров. После одной из таких посылок она написала сыну: «Милый Митя! Вчера я отправила посылку по почте на имя брата Александра Александровича; в посылку вложены две индейки – одна для брата, другая для тебя. Мне очень хотелось положить в ящик хоть два фунта сливочного масла, которое мне предлагали, но оказалось, что на почте не разрешено пересылать даже и сало. Нельзя посылать ни муки, ни пшена, ни масла. Ящик оказался настолько велик, что я попыталась положить хотя бы полфунта чаю, который у меня оказался лишним, но на почте сказали, что и чай посылать нельзя, и я принуждена была, к величайшей досаде своей, его вынуть.
Пересылка мне обошлась в 10 руб., каждая индюшка в 100 рублей. Пусть дядя мне вышлет, когда поправится с финансами, 110 руб., а тебе я посылаю эту индюшку в подарок; ты и так много мне помог нынче, мне хочется и тебе услужить чем-нибудь. Без твоих денег я не знаю, как бы я справилась с отоплением: дрова нынче обходятся с доставкой на дом 196 руб. за сажень, за пилку-колку платили еще 30–40 руб. за сажень.
Дети пока здоровы, оба ходят в школу; Боря учится в моей группе, соответствующей второму классу гимназии, а Женя – ещё в приготовительном отделении, но зато ей близко, в здании бывшей женской гимназии, и попала она к прекрасной учительнице. Я очень рада, что она наконец поступила в школу, а то мать всё не хотела определять её, и она училась у разных учительниц, находившихся без места, это учение только портило её.
Очень давно не имею сведений о тебе. Напиши немножко о себе и своём мальчугане…»
И в этом письме, проникнутом заботами о сыне, брате и живущих с нею внуках, Мария Александровна опять ничего не пишет о своём здоровье, а оно становилось всё хуже. К болям в животе присоединилась почти ежедневная рвота. Она, однако, продолжала тщательно скрывать свой недуг, опасаясь, что её могут уволить с работы. В Темникове имелось достаточно и молодых учительниц без места.