Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Он был тронут участием и заинтересованностью тётки. Дядя Митя об учении его никогда не спрашивал, может быть, потому, что был поглощён своими делами, может быть, потому, что был уверен в Бориных успехах. А вот Анна Николаевна его школьными делами интересовалась часто.

– Ну, молодец, – похвалила она, – а сапоги шить ещё не научился?

Боря смутился, но решил рассказать правду:

– Ушёл я от сапожника, ну его… Пока я сапоги шить научусь, так постарею. Только валенки подшиваю, а деньги он за это себе берёт.

Анна Николаевна рассмеялась:

– Так, значит, валенки подшиваешь, да и то бесплатно, здорово! Ну, а как дальше думаешь?

– Дядя Митя сказал, что как только вы поправитесь, я опять должен буду к сапожнику ходить.

– А ты хочешь?

– Да нет же, не хочу! И в школе надо мной смеются – узнали откуда-то, что я у сапожника учусь, – чуть не со слезами ответил Боря.

– Ну и правильно, не для сапожника ты вторую ступень заканчиваешь! Я поговорю с дядей, нечего занимать тебя ненужным делом…

Состоялся или нет разговор между тёткой и дядей, Борис так никогда и не узнал, но к сапожнику его больше не посылали.

– Ну ладно, – продолжала разговор тётка, – а что у нас сегодня на ужин будет? Ты знаешь, Борис, я сейчас всё время есть хочу, и только пообедаю, как уже об ужине думаю.

– Всем – оставшиеся от обеда картофельные котлеты и по кусочку варёного мяса из щей, а вам, кроме того, – два яйца, сливочное масло и молоко.

– Ну, это лишнее, – заявила больная, – я уже больше недели на общем столе, и поэтому буду есть всё то же, что и вы. Отдельно ничего мне готовить не надо. Ну, да мы ещё об этом завтра с тобой поговорим. А сейчас иди заниматься, и Костя пусть около тебя поиграет, а я немного отдохну.

После ужина, за которым Боре опять достались похвалы от тётки, когда все уже улеглись спать, он, лежа в постели, думал, что это прошёл, кажется, один из самых счастливых дней его жизни. Он как-то инстинктивно почувствовал, что, начиная с этого дня, даже самый последний ледок, имевшийся у тётки по отношению к неожиданно появившемуся племяннику, растаял окончательно.

Анна Николаевна быстро поправлялась. Через неделю встала на ноги и принялась за свои обычные домашние дела. Боре стало легче, и он получил возможность отдавать больше времени учению, а это было необходимо: он действительно закончил третью четверть на «весьма» по всем предметам, но чувствовал, что некоторые из этих «весьма» явились не следствием отличного знания материала, а как бы данью его прошлым заслугам. Теперь он обязан был как следует на всё приналечь, чтобы не опозориться в четвёртой четверти. И хотя ему ещё не исполнилось и пятнадцати лет, и о многом он рассуждал ещё совсем по-ребячьи, но в отношении к учению он был серьёзен и настойчив. Ну, а примером его детских поступков может служить то, что он сотворил этой весной на удивление тётки, дяди и особенно Насти.

Борис также, как и его постоянный соперник Соколов, пел в церковном хоре. Слух и голоса у обоих были хорошими, церковный регент их очень ценил, особенно Борю, для которого пение в церкви было не новостью. Он знал наизусть много концертов и молитв, его не нужно было учить, отлично пел с листа. За время болезни тётки посещение церковного хора ему пришлось прекратить. После её выздоровления регент потребовал, чтобы он вернулся в хор. На первой же спевке Борис узнал, что хор, готовясь к Пасхе, будет проводить спевку три раза в неделю, он сказал об этом тётке. Та сама не была никогда религиозной, но беспрепятственно разрешала ему и петь в хоре, и посещать необходимые спевки. И более того, на возражения дяди Мити заявила:

– Лучше уж пусть он в церковном хоре поёт, чем у сапожника в его вонючей мастерской торчит. Шаляпина из него, наверно, не получится, а всё-таки это лучше, чем по улице бегать, да ворон гонять.

Так был решён этот вопрос.

Обычно церковный хор говел и исповедовался в последнюю неделю поста, делали это вместе с другими и ребята. Но в этом году Кольке Соколову вдруг пришла блажная мысль. Возвращаясь со спевки, он сказал:

– А ты знаешь, Боря, я решил перед исповедью не есть целые сутки! Вот!

– Подумаешь, – сейчас же прореагировал Борис, – а я, если хочешь, с самых Двенадцати Евангелий, со Страстного четверга и до разговения есть ничего не буду, только воду одну пить буду!

– Ну да, не вытерпишь!

– Это я-то не вытерплю? Да вот тебе крест! – Боря истово перекрестился и слово своё сдержал.

Анна Николаевна сердилась, говорила, что это дикость, суеверие, но мальчишка остался непреклонен, и с вечера четверга до воскресного утра ни к какой еде не притронулся, чем не только удивил, но и вызвал к себе чувство какого-то уважения со стороны тётки и в особенности со стороны Насти.