Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Внутренний вид его тоже не сильно отличался от других сараев. На старом выщербленном деревянном полу, который, вероятно, никогда не мылся, а подметался не чаще раза в неделю, было укреплено двенадцать рядов грубо сколоченных деревянных скамеек. Под ногами хрустел толстый слой скорлупы подсолнечника, служившего главным лакомством кинешемских щеголих, приносивших их целыми карманами и в продолжение всего сеанса лузгавших без перерыва. На одной из стен сарая висел экран, сшитый из десятка полос обыкновенной бязи. Около экрана стоял рояль, на котором подвизался местный виртуоз – немного подвыпивший, пожилой, худой, сгорбленный человек, одетый в затасканный пиджак, но зато с галстуком-бабочкой. Говорили, что он был сыном одного из кинешемских фабрикантов, уехавших во время революции за границу, а его, опустившегося шалопая, бросившего здесь.

На противоположной стене сарая было два окошечка: в одном из них торчал аппарат, и во время сеанса от него через весь «зал» до экрана шёл блестящий белый пучок света, через другое – механик наблюдал за ходом картины. На самом же деле механик, крутя ручку аппарата (тогда в большинстве кинотеатров проекторы крутили вручную), разговаривал с кем-нибудь из приятелей, зашедших в будку, в результате чего на экране то появлялись половины кадров, то всё начинало двигаться с неестественной быстротой, то чуть ли не останавливалось. Ленты в такие уездные города, как правило, поступали старые и часто рвались. Эти неполадки вызывали в зале шум, топанье ногами, свист и крики: «Сапожник!». Главными инициаторами этого гвалта, доставлявшего им определённое удовольствие, были мальчишки Бориного возраста, которых, кстати сказать, на каждом сеансе находилось всегда большинство. Тогда ещё не додумались до надписи: «Детям до шестнадцати лет вход воспрещён», и на любую картину пускали всех, тем более что многие взрослые в кинематограф не ходили, считая эту забаву слишком легкомысленной, не совместимой с достоинством взрослого человека. Ну, а верующие называли это зрелище бесовской забавой.

Иногда киномеханик, бывший в глазах ребят чуть ли не божеством, снисходил до того, что пускал наиболее любознательных в свою будку, позволял им крутить ручку аппарата и помогать при смене ленты. Ведь её нужно было менять после каждой части картины: новую плёнку заправлять в аппарат, а старую перематывать, чтобы подготовить её к следующему сеансу. Впоследствии Боря и Дима сумели хорошо познакомиться с механиком и не один раз помогали ему с перемоткой ленты и в демонстрации картины. Но это было уже в будущем, 1923 году.

А пока же посещение кинематографа – большая редкость, и Боря, как, впрочем, и все его сверстники, старался использовать это удовольствие на сто процентов. Все они не довольствовались просмотром картины в один сеанс, а, как правило, смотрели одну и ту же картину подряд два, а то и три раза. Больше трёх сеансов одной картины в кинематографе в Кинешме не бывало. Если этого не удавалось сделать бесплатно, ребята покупали новые билеты и с таким же интересом, как и в первый раз, следили за всеми событиями, происходившими на экране.

Боря сумел провести Костика бесплатно и таким образом сэкономил денег на второй билет для себя. Надя в этой махинации ничего не поняла, она и в кино-то пошла всего второй раз в жизни. Всё её внимание было поглощено окружающим, а затем картиной.

Костя откровенно скучал: шла какая-то любовная драма с участием Веры Холодной, и если Борис во всех этих делах разбирался достаточно хорошо и вместе с друзьями переживал страдания героини, то Костя томился темнотой и, хныкая, просился домой.

Надеяться просмотреть картину ещё раз с ним уж никак не приходилось. После окончания первого сеанса Боря заявил Наде, что ему нужно зайти в школу, и отправил их с Костей домой, а сам купил новый билет и просмотрел картину ещё раз.

После кино Боря с кучкой приятелей довольно долго обсуждали увиденное, поведение героев и отношение ко всему происходившему в картине. Всё это заняло немало времени, и когда Боря вернулся домой, было уже более десяти вечера. Нужно сказать, что возвращался он далеко не спокойным. Он ожидал получить от тётки солидный нагоняй, тем более что и сам считал, что вполне заслужил его.

К его удивлению, ничего не произошло. Когда мальчишка зашёл на кухню, он увидел Надю, с ожесточением перетиравшую огромный ворох посуды, который она только что закончила мыть. Костя уже спал, Анна Николаевна находилась в спальне.

Прожевывая на ходу кусок хлеба, Боря, довольный, что его возвращение прошло незамеченным, тихонько спросил:

– Что, гости были?

Надя сердито буркнула:

– Да, гости!

Боря на эти слова внимания не обратил, полагая, что у Анны Николаевны находился в гостях кто-либо из её приятельниц. Он быстро шмыгнул в свою комнату и уже через несколько минут спал.

Этот случай быстро забылся.

Глава одиннадцатая