Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

В конце концов, решили отправить Бориса Алёшкина в Кинешму. Начались сборы. Прежде всего, его надо было хоть немного одеть. Остатки костюма, сшитого полгода тому назад, были в таком плачевном виде, что в них ещё можно было ходить по Темникову, но выпускать мальчика в них в свет, как выразилась Янина Владимировна, казалось немыслимым.

Пришлось снова его обшивать. В качестве материала использовали старый костюм Иосифа Альфонсовича. Это перешивание решили поручить портному. Был такой старичок в Темникове, некто Еремеич, который мог из любой, даже самой старой вещи что-то ещё «соорудить», как он поговаривал, но он был завален заказами: все готовились к новому учебному году. Пришлось произвести переделку домашними средствами: няня Марья и Луша старались, но сделали работу не очень умело. В результате получился «кустюм», как его называла няня Маня, висевший на его владельце как на вешалке. Одновременно сшили ему и новую пару белья.

Всё это время Борис, как и все члены семьи Стасевичей, болел. В то время в стране свирепствовали самые различные инфекции: все, какие только существуют, тифы, дизентерия, а в некоторых местах и холера. В Темникове, кроме холеры, все эти заболевания имелись, но так получилось, что никто из членов семьи Стасевичей ничем таким не болел. Разве только Варвара Аполлоновна, перенёсшая очень тяжёлую форму дизентерии и долго от неё поправлявшаяся.

Имелось распоряжение, чтобы все люди, совершающие поездки по железной дороге, имели справку о специальных прививках, без этого никому не продавали билеты. И вот всем собиравшимся в путь эти прививки, или, как тогда говорили, уколы, надо было сделать. Хотя Стасевичи уезжали не так скоро, но Иосиф Альфонсович посчитал, что прививки оптом будут дешевле.

Все уколы производились военным фельдшером в специальной амбулатории, находившейся недалеко от дома Ромашковичей. И то ли у этого эскулапа действительно были затруднения с прививочным материалом, то ли он как человек не очень добросовестный, решил сделать из этого побочный источник дохода, но только производил он уколы не всем, кому они были нужны, а только тем, кто мог внести за них некую мзду. А так как без уколов выехать из Темникова куда-либо было невозможно, то и несли ему все. Стасевичам эти прививки обошлись в солидную банку мёда и кадушечку солёных грибов. Лекарь за эту плату «постарался»: вкатил, наверно, каждому такую дозу материала, что все привитые на второй же день свалились с высокой температурой и проболели около десяти дней. Они чувствовали себя так скверно, что уже подумывали отказаться от продолжения прививок, а надо было сделать ещё по два укола. Однако боязнь заражения в дороге пересилила, и пришлось пройти эту экзекуцию до конца.

Удивительно, но следующие уколы были менее болезненны и не вызвали такой сильной реакции, как первый.

Наконец, все получили справки о прививках. Между прочим, злые языки говорили, что этот фельдшер иногда, конечно, за более высокую плату, вообще никаких уколов не делал, а только выдавал справки. Но Янина Владимировна, как врач, в пользу прививок верила и настаивала на их проведении.

Теперь оставалось найти Борису попутчика, с которым он бы смог доехать до Москвы, дойти до квартиры Околовых – родственников Маргариты Макаровны Армаш, которым уже было написано письмо с просьбой посадить мальчика в поезд, отправляющийся в Кинешму, с тем, чтобы дальше он уже добирался сам.

Вскоре попутчик был найден. В Москву к своей внезапно заболевшей матери выезжал учитель пения, Пётр Васильевич Беляев. Лучшего попутчика трудно было и желать: он хорошо знал Борю, так как не только был его учителем, но довольно часто встречался с ним у Стасевичей, которые даже в это трудное время иногда устраивали у себя музыкальные вечера. На них Иосиф Альфонсович пел (у него был хороший тенор), Янина Владимировна и Маргарита Макаровна в четыре руки играли на рояле, а Пётр Васильевич – на скрипке. Играл он очень хорошо, и все любили его слушать. На этих вечерах часто бывали все дети, с удовольствием слушавшие игру взрослых, в числе их и Борис.

26 августа 1921 года, через десять дней после своего четырнадцатилетия, которое, конечно, никто не праздновал, Борис Алёшкин вторично покидал Темников, на этот раз уже навсегда.

С грустью расставался он с семейством Стасевичей, где, несмотря на довольно тяжёлый для его возраста труд, довольно суровое содержание, он был всегда сыт, жил, по его понятиям, свободно, чувствовал себя полноправным членом этой семьи и по-мальчишески был счастлив. Как всякий подросток, он был рад новому путешествию, новой обстановке, которая его ожидала, но при расставании со всеми своими друзьями и их родителями, вышедшими его проводить, он испытывал какую-то непонятную, щемящую сердце боль; в носу почему-то щипало, и глаза заволокло каким-то туманом. А провожали его все: и Стасевичи, и Армаши, и Ромашковичи, и Анна Никифоровна Шалина, и Гуськовы, и многие другие знакомые ребята; не было при его отъезде только двух людей – единственной родной тётки и её дочери.