Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

От земли до первой ступеньки лестницы, ведущей в вагон, было так высоко, что Боре пришлось сперва лечь на неё животом, затем, подтянувшись на руках, поставить на неё колено и лишь после того забраться ногами. При всех этих гимнастических упражнениях ему очень мешала банка с мёдом, которую он так и не решался выпустить из рук. Следом за ним залез на лестницу, а затем зашёл в вагон и дядя Коля, неся Борину корзинку. В вагоне, хотя он до этого и был закрыт, сидело уже порядочно народу (видно, у этого железнодорожника много знакомых, подумал Боря). Они сумели найти свободную полку на самом верху (третью, так называемую багажную), и Боря забрался на неё. Он находился под самым потолком вагона, там было темно, тесно, ничего не видно в окно, находившееся значительно ниже, но дядя Коля остался доволен:

– По крайней мере, никто тебя тут не потревожит. Устраивайся и спи себе до самой Кинешмы. Ехать можешь спокойно. Дальше поезд всё равно не пойдёт. Завтра утром будешь на месте. Держи свой билет, не потеряй, смотри! Счастливого пути тебе, до свидания. Мне ещё в институт надо сегодня забежать…

Дядя Коля передал мальчику билет и, спустившись со второй полки, на которой он сидел до этого, примостившись возле какого-то солдата, так сладко спавшего, что он даже не пошевелился, когда Боря перелезал через него на свою верхотуру и когда потом Околов сидел около него, разговаривая и прощаясь со своим подопечным.

Уже стоя на полу вагона, он помахал Борису рукой, ещё раз сказал «до свидания» и быстро направился к выходу.

Николай Макарович Околов, а это был именно он, с большим правом мог бы сказать Боре не «до свидания», а «прощай», потому что никогда в жизни им больше встретиться не удалось.

Устроившись поудобнее, упершись головой в корзину и прижав к животу свою злосчастную банку, Боря свернулся калачиком и скоро заснул. Прошлую ночь он почти не спал. Сначала ждали поезда в Торбеево, затем всю дорогу простояли в вагоне на ногах, днём после приезда в Москву отдохнуть тоже не пришлось, он был вынужден всё время быть начеку: в вокзальной толпе шныряли разные оборванцы – взрослые и мальчишки, то и дело раздавался чей-нибудь крик, возвещавший о том, что мешок, корзину или узел у зазевавшегося пассажира увели или стибрили, как тогда было принято говорить.

На своей верхней полке, отгороженный с двух сторон плотными стенками, мальчик чувствовал себя в относительной безопасности и спокойно спал. Он не слыхал того, как состав был подан под посадку, как толпа, ожидавшая его подачи на вокзале, с криками, руганью, плачем вламывалась в двери вагона, как звенели разбитые стёкла в окнах, как, наконец, вагон был забит так, что в нём буквально не было свободного уголка, и как даже на его полку около ног забрался какой-то бородач и, скрючившись в три погибели, свесил ноги в проход, так что все зацеплялись за них головой, всё-таки умудрился задремать, да так крепко, что при одном особенно сильном толчке даже свалился вниз.

Всё это он узнал из разговоров пассажиров, сидевших внизу, услышанных им уже утром, когда поезд подъезжал к Кинешме.

Поезд остановился. Сидевшие внизу люди задвигались, зашевелились, затолкались, пробираясь к выходу. Послышались радостные возгласы:

– Славу Богу, добрались!

– Ну вот и приехали…

Боря свесил вниз голову:

– Это Кинешма?

– Кинешма, Кинешма, слезай скорее, а то в тупик увезут, – ответил ему какой-то старичок.

Стянув кое-как корзину вниз, Борис спрыгнул на пол и втиснулся в идущую по проходу толпу. Нельзя сказать, чтобы это обошлось для него просто. Какой-то здоровенный парень с большим мешком за спиной и деревянным сундучком в руках, так стукнул углом этого сундука по банке с мёдом, что на ней сразу образовалась вмятина, а из-под крышки выступила полоска засахаренного мёда, которая стала медленно опускаться – сперва по стенке банки, а потом и по Бориным пальцам. Пальцы сразу стали липкими, а вытереть или облизать их было нельзя: другая рука занята корзиной. Толпа продолжала тащить мальчишку к выходу, и ни корзинку, ни банку поставить было невозможно.

Наконец, показалась дверь вагона, и Боря с ужасом подумал о том, как же он будет теперь со всем своим грузом спускаться с высокой лестницы вагона на землю, но всё обошлось гораздо проще, чем он предполагал. Во-первых, перрон доходил почти до самых ступенек лестницы, а во-вторых, около неё стоял вчерашний знакомый железнодорожник, взявший у Бори корзину и поставивший её на перрон. Он сказал:

– Дай-ка мне свой билет. Я тебя ночью будить не стал. Больно уж ты крепко спал. Э-э-э! Да у тебя из банки мёд течёт. Вытри чем-нибудь!

Освободившись от корзинки, Боря, стоя около неё, перехватил банку в другую руку, облизал выпачканные пальцы и, не найдя другого способа, недолго думая, принялся также старательно слизывать с банки.