Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Мимо него беспрерывным потоком двигались пассажиры, спешившие к выходу. Некоторые из них, улыбаясь, удивлённо смотрели на невысокого коренастого загорелого мальчугана в новеньком, но основательно помятом бумажном костюмчике, подпоясанном старым гимназическим ремнём, в старой же гимназической фуражке, распахнутой кургузой шинели, старательно облизывавшего большую жестяную банку, видимо наполненную чем-то сладким. Пока Боря приводил в порядок банку, усатый железнодорожник, успевший узнать у него адрес дяди, нашёл ему носильщика, так как понимал, что мальчишке самому с его грузом до дома дяди, находившегося на другом конце города, не добраться.

Носильщиком оказался деревенский паренёк лет семнадцати, обутый в лапти, одетый в сермяжный потрёпанный зипунок. Парень сказал, что Кинешму знает хорошо, так как раньше приезжал с отцом, привозил дрова. Сейчас отец где-то на фронте, лошадей нет, в семье восемь ртов, он и приехал наниматься на одну из фабрик, которые стали уже открываться и набирать рабочих. Пока ещё не поступил. Сегодня, в воскресенье, он решил пойти на вокзал подработать.

Торговался с ним железнодорожник, сошлись они на трёхстах тысячах. Узнав, что у Бори есть целых пятьсот, железнодорожник успокоился и сказал:

– Ну, с Богом, – подал на прощание руку и добавил, – счастливо тебе, малец, на новом месте жить.

Нашим читателям, наверно, удивительно слышать, что какой-то мальчишка имел на руках полмиллиона и нанимал себе носильщика за 300 000 рублей. Мы уже как-то упоминали о беспрерывном падении реальной стоимости бумажных денег. Повторим это ещё раз.

Дело в том, что выпускавшиеся советским правительством ежегодно новые денежные знаки вследствие Гражданской войны и разрухи народного хозяйства падали в своей стоимости с катастрофической быстротой, поэтому каждый новый выпуск на своих банкнотах обычно имел надпись, что обозначенный ими рубль по стоимости равен 100, а иногда и 1000, и даже 10 000 рублей предыдущего выпуска или выпусков, произведённых ещё ранее. В официальных расчётах и обозначениях цен фигурировали уже новые рубли, а население между собой продолжало использовать первоначальные рубли, считая новые деньги не за 100 рублей, а за миллион или, как их тогда называли, лимон. Триста тысяч на деньгах нового образца обозначались как триста рублей, но население продолжало называть их «триста тысяч».

Чтобы представить себе реальную величину этой суммы, нужно сказать, что фунт чайной колбасы в Москве стоил ровно триста тысяч, а на имевшиеся у Бори пятьсот тысяч небольшая семья могла прокормиться день.

Глава третья

Дорога заняла около часа. Погода стояла чудесная, было начало золотой осени, сияло яркое солнце, в воздухе носился тончайший аромат увядающих листьев и цветов, которых по дороге попадалось очень много. Город поразил мальчика обилием зелени: палисадники и небольшие скверики имел почти каждый дом. Большинство улиц были немощёными, и на них росла мягкая невысокая зелёная травка.

После оглушающего шума Москвы здесь было сравнительно тихо, хотя, конечно, значительно шумнее, чем в Темникове. Часто слышались гудки паровозов, раздававшиеся сзади, со стороны железнодорожной станции, и откуда-то снизу, где, наверно, тоже проходила железнодорожная ветка.

Но вот вдруг откуда-то сбоку раздался низкий приятный гудок, совсем не похожий на паровозный. Он напомнил Боре что-то давно знакомое, известное с раннего детства, и он невольно воскликнул:

– Ой, что это?

Парень равнодушно оглянулся и сказал, упирая на о:

– Пароход снизу прибежал, к пристани подходит, по гудку-то «Самолёт», наверно…

В это время улица, по которой шли наши путники, поднялась в гору, и Боря увидел широкий волжский простор, а на нём большой белый пароход, медленно, как бы нехотя, шлёпавший колёсами по воде и приближавшийся к выкрашенной зелёной краской, местами облезшей и облупившейся, очевидно, давно не ремонтированной пристани. Он остановился, очарованный этим зрелищем, напомнившим его раннее детство. Встал и его попутчик, он поставил корзину на землю и, взглянув на расстилавшуюся под их ногами Волгу, указал вдаль рукой:

– А вон там, за мыском, и наша деревня, вёрст пятнадцать отсюда, не более, будет, – он немного помолчал, что-то вспоминая, затем, взвалив корзину на плечо и махнув рукой, как бы отгоняя от себя какие-то неприятные мысли, проговорил, – ну, пошли, что ли…

Они отправились в дальнейший путь. Нужно сказать, что он скоро и кончился. Пройдя по горе около полуверсты, они очутились на окраинной улице, которая и оказалась 2-ой Напольной, а через несколько минут уже стояли и перед домом Кузовкина, в котором находилась квартира Дмитрия Болеславовича Пигуты.

Ещё раньше, как только они очутились на Напольной улице, парень сказал:

– Ну вот, слава Богу, дошли. Вот она – 2-ая Напольная, я её хорошо знаю, тут больница недалеко, мы туда с отцом года три тому назад дрова поставляли. Чей у тебя дом-то?