Услышав вопрос, Настя поставила корзину на пол и, оставив приехавшего у входных дверей, перебежала кухню и скрылась за дверью, ведущей в комнаты. Несколько минут оттуда доносился её окающий тонкий голосок, что-то торопливо объясняющий, и другой низкий, недовольный, удивлённый, но вовсе уж не такой страшный. Голос этот, по-видимому, принадлежал Бориной тётке.
В дверях показалась высокая, красивая, черноволосая и черноглазая женщина, одетая в тёмное платье, красиво облегавшее её стройную фигуру, из-за её спины выглядывала смущённая веснушчатая рожица девушки.
– Какой племянник? Ты что-то путаешь, Настя. Нет у нас никакого племянника, – говорила она, выходя на кухню, и внезапно остановилась на полуфразе, увидев Борю.
– Простите, мальчик, вы к кому? – обратилась она к нему.
Откровенно говоря, у того душа ушла в пятки. «Вот оно, начинается…» – подумал он. Нежданный гость, конечно, догадался, что это и есть «ведьма», жена дяди Мити. Сдерживая предательскую дрожь в голосе, он как можно твёрже произнёс:
– Я к дяде Мите, я его племянник Борис Алёшкин. Стасевичи уезжают в Польшу, а мне нельзя, вот меня и прислали… – одним духом выпалил он. Затем достал письмо, данное ему Яниной Владимировной Стасевич, и протянул его подошедшей женщине:
– Вот письмо от Янины Владимировны, в нём всё, что нужно, написано.
Женщина взяла письмо, разорвала конверт, быстро прочитала, сунула его в карман платья:
– Ну что же, Борис, раз уж ты приехал, значит приехал. Ничего с этим не поделаешь, будем что-нибудь придумывать. Только запомни, пожалуйста, с самого начала, ты уже большой, и я с тобой разговариваю как со взрослым. Ты племянник Дмитрия Болеславовича, а не мой, его ты можешь называть, если хочешь, и дядей Митей, а меня – только Анна Николаевна. Понял?
– Понял, – ответил Борис.
– Ну, вот и хорошо. А теперь отодвинь свою корзину в угол, банку поставь туда же, повесь на вешалку свою шинель и иди умойся. Вечером придёт Дмитрий Болеславович (он, несмотря на воскресенье, всё равно работает), и мы с ним решим, как с тобой быть дальше.
Боря отодвинул корзинку, повесил шинель и, взяв банку обеими руками, сделал шаг по направлению к тётке, сказав:
– Эту банку с мёдом я вам привёз, мне Иосиф Альфонсович её дал. Я много работал на пасеке, вот он мне и сказал: «Этот мёд – тебе за работу, отвези его своей тёте в Кинешму». Пожалуйста, Анна Николаевна, возьмите.
Та взяла банку и воскликнула:
– Ого, да тут фунтов десять будет, спасибо! Главное, хорошо, что ты сам его заработал. В таком случае сейчас будем пить чай. Мы ещё не завтракали. С хлебом-то у нас плохо, но я вчера овсяных лепёшек напекла, будем с ними пить. Наверно, и Костя скоро проснётся. Ты ведь знаешь, что у тебя есть двоюродный брат Костя?
– Конечно, знаю, я ему интересную книжку привёз, – ответил тот.
– Настя! – обернулась Анна Николаевна к девушке, – ставь-ка поскорее самовар, будем с гостем чай пить.
– Сейчас, Анна Николаевна, только вот воды принесу, – ответила Настя, до сих пор стоявшая около плиты с открытым ртом, наблюдавшая описанную сцену.
– Давайте я схожу за водой, это ведь в колодце, во дворе? – сказал мальчик и, не дожидаясь ответа, схватил стоявшее на скамейке ведро и, выскочив на балкон, стал быстро спускаться по лестнице.
Ему надо было остаться на несколько минут одному. Надо было прийти в себя, такого приёма он не ожидал. Он был готов к тому, что «ведьма»-тётка набросится на него с криком и бранью, немедленно выставит его за дверь, и ему придётся скитаться по улицам в поисках какого-нибудь пристанища. Или, наоборот: она сжалится над его несчастной сиротской долей, обнимет его, поцелует и предложит жить у неё как сыну. Но такого делового приёма он никак не ожидал. Тем более что приём этот был каким-то неокончательным.
«Ведь она сказала, что вечером они с дядей Митей будут решать мою судьбу. Как же её они будут решать? А я что, разве не человек? Ну что, я напрашиваться не буду, пусть меня в приют отдадут, там ведь тоже живут. Не понравится, к кому-нибудь в работники наймусь, мне уже четырнадцать лет, я не маленький, теперь многое умею, – думал Боря, крутя ворот колодца с полной бадьёй чистой, холодной воды и выливая из неё воду в ведро. – Ладно, посмотрим!» – решил он.
Через полчаса все трое – Анна Николаевна, Борис и Настя сидели за кухонным столом, пили горячий морковный чай, жевали вкусные овсяные колобки и осторожно брали ложечками маленькие кусочки мёда, из небольшой горки, положенной тёткой на чайное блюдечко.
За чаем она рассказала Боре, как трудно сейчас жить в Поволжье – очень плохо с хлебом, и что хотя уже и начали продавать на базарах и в открывающихся нэпмановских магазинах кое-какие продукты, и даже булки, но всё это у них стоило страшно дорого. Купить что-либо из этого на её и на дядино жалование было невозможно, поэтому им приходится жить впроголодь. Для того, чтобы как-нибудь получше существовать, содержат коз и возделывают огород. Козье молоко и овощи очень выручают в хозяйстве. Высказала она и свою мечту приобрести и выкормить поросёнка.