Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Следует вспомнить, что в то время в большинстве городов дома на улицах обозначались не по номерам, а по хозяевам, и на письмах писали: «улица Набережная, дом Петрова», поэтому и носильщик спрашивал у Бориса не номер дома, а фамилию того, кому он принадлежал.

Боря сунул руку в карман, достал довольно помятый конверт с письмом Янины Владимировны Стасевич и прочёл:

– Город Кинешма, 2-ая Напольная улица, дом Кузовкина, второй этаж, Д. Б. Пигута.

– А, так это, наверно, вон тот угловой дом и есть, тут только один такой, двухэтажный-то… – и парень показал рукой на серый дом, возвышавшийся на углу следующего перекрёстка. Они направились к нему.

При виде этого дома у Бори невольно дрогнуло сердце. Что его ждёт там? Может быть, и на порог не пустят? Тогда куда? И он на всякий случай решил спросить парня, пока единственного его знакомого в этом городе:

– А ты где живёшь?

– Я-то? Я-то внизу, в бараках с грузчиками. Сейчас осень, их там мало остаётся, вот нас, пришлых, и пускают ночевать. А как на фабрику поступлю, тогда там в казарме койку дадут. А мне чего – много ли надо? Ну, что ж, пошли во двор, что ли. Собак-то у них нет?

Боря ничего не сказал. А что он мог сказать? Он и сам ничего не знал. Осмотревшись по сторонам, с замирающим сердцем он открыл калитку и шагнул во двор. Там никого не увидел. Дворик был маленький, заросший мягкой, шелковистой, ещё зелёной травкой. Слева от калитки – стена дома, прямо перед воротами, составляя заднюю сторону двора, стоял длинный приземистый серый сарай, немного не доходивший до правой стороны двора, отгороженного от соседнего высоким забором, утыканным гвоздями, торчавшими остриями вверх; из-за него выглядывали высокие фруктовые деревья – вишни и яблони, на некоторых ещё кое-где желтели плоды.

Всё это Борис увидел и как-то сразу машинально запечатлел в памяти. А в голове продолжала биться одна и та же тревожная мысль: «А вдруг меня сразу выгонят или встретят такими словами, что и сам не останешься? Ведь, наверно, все же не зря говорили, что жена дяди Мити настоящая ведьма… А как стыдно-то будет, да ещё особенно, если разговор при этом парне произойдёт! Надо его отпустить…»

Он обернулся к парню, вошедшему вместе с ним во двор:

– Ну, спасибо. Вот получи. Здесь я уж сам управлюсь, – и протянул три скомканные бумажки, давно уже зажатые в кулаке.

Парень молча поставил корзинку на траву, взял деньги, бережно расправил их, аккуратно сложил в тугой комочек, достал из-за пазухи кисет и, засунув их туда, сказал:

– Спасибо, до свидания. Может, когда ещё свидимся. Меня Мишкой Скворцом звать. Коли будешь около бараков у Волги, заходи, – он дружески протянул свою большую руку, которую мальчик торопливо пожал.

До сих пор вот так, по-товарищески, никто из взрослых руки ему не подавал, и этим рукопожатием он был немного смущён и обрадован в то же время. В нём как бы признавали взрослого. И как ни странно, это рукопожатие придало ему какую-то бодрость, смелость, что ли, какую-то уверенность в себе.

«Ну и что же, пусть выгоняют. Не пропаду, не маленький», – подумал он и уже смело взялся за ручку двери выходящего на двор чёрного хода квартиры.

Но в это время на лестнице послышались торопливые шаги, дверь открылась. Показалась фигурка тоненькой девушки с растрёпанными рыжеватыми волосами, курносым вздёрнутым носом и большими серыми глазами, в которых искрились насмешливые огоньки. Одета она была в какое-то старое ситцевое платье, полностью потерявшее свой первоначальный цвет и с совершенно выгоревшими цветочками. Спереди на ней был одет белый, довольно затасканный передник. Открыв дверь и увидев Борю, девушка удивилась, отчего её серые глаза округлились и стали ещё больше, а рыжеватые брови поднялись вверх. Выражение её лица стало таким смешным, что мальчишка не выдержал и рассмеялся, она рассердилась:

– Чего зубы скалишь? Ты к кому? Чего тебе? – спросила она, стараясь казаться строгой, что, кстати сказать, ей не очень-то удавалось.

Она говорила обычным волжским говорком с чётким произношением и ударением на букву о, от которого он за свою жизнь в Темникове уже отвык. Это оканье живо напомнило ему маму и Ксюшу, которые тоже окали, напомнило Плёс, его жизнь там; ему сделалось как-то свободно и легко, и он довольно весело и бодро ответил вопросом на вопрос:

– Здесь Дмитрий Болеславович Пигута живёт?

– Здесь, а что?

– Ну, вот их хорошо. Я его племянник, к нему приехал.

– Племянник?!! – изумилась девушка, пропуская гостя в дверь. Затем, видя, что он никак не может справиться с корзиной, железной банкой и шинелью, которую он дорогой снял и повесил на руку, выхватила у него корзину и, подняв её на плечо, с лёгкостью, доказывавшей, что с физической работой она знакома, помчалась вверх по лестнице. Мальчик едва за ней поспевал. Когда они вошли в кухню, из комнат раздался негромкий низкий женский голос:

– Настя, кто это там?