Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

В течение зимы им ещё несколько раз доводилось бывать во Владивостоке и, каждый раз, посещая «Сан-Суси», они наказывали хозяина, съедая по 7–8 порций пельменей или блинов.

В конце концов, к их посещениям привык и обслуживающий персонал, и сам хозяин. Последний даже попробовал из этого извлечь выгоду, прибавив в своей афише ещё одну строчку: «Посетитель, сумевший съесть более 8 порций, не платит денег совсем, но зато если он взялся за это, а выполнить не смог, то платит вдвойне».

Конечно, он хотел подловить и наших героев, но они оказались хитрее и на эту приманку не клюнули. Ведь ребята, в конце концов, переедали не из-за жадности, не из-за скупости или отсутствия денег, а исключительно для того, чтобы позлить хозяина.

Некоторые легковерные граждане на эту удочку попадались и, не справившись с задачей, вынуждены были платить хозяину вместо рубля — два, а то и три. Однако, таких храбрецов находилось не очень много, а вскоре эта афиша была хозяином снята вообще.

Заседание бюро укома окончилось в 8 часов вечера, ходить по магазинам было уже поздно, решили отложить это на следующий день, сейчас нужно было подумать о ночлеге. Вначале предполагали поехать на станцию Седанка к брату Фёдора, но затем он предложил другой вариант:

— Послушай-ка, Борис, у меня на Первой Речке живёт двоюродный брат Дмитрий Сергеевич, он служит в уисполкоме инструктором культотдела, живёт один, может быть, пустит на одну ночь, ну а если нет, то тогда уж на Седанку поедем.

Сказано — сделано. Сели на трамвай и через полчаса, проехав по всей Китайской улице, миновав Куперовскую падь, уже были на Первой Речке — так называлась ближайшая к Владивостоку железнодорожная станция.

Квартира Мити Сердеева находилась в нескольких шагах от последней трамвайной остановки. Она состояла из одной большой комнаты, занимавшей значительную часть низенького одноэтажного домишка, принадлежавшего вдове какого-то, довольно давно умершего, кондуктора. Женщина эта сама уже работать не могла и существовала только с того, что сдавала часть своего дома жильцам.

Сдавала она две комнаты: одну, большую — Дмитрию, вторую, поменьше — какой-то не то продавщице, не то официантке, а в третьей, самой маленькой, и кухне жила сама с дочкой, девицей лет 17. С ними же жила и ещё одна девушка лет 18, которая, по словам Мити, занималась неизвестно чем.

Сам Дмитрий оказался худощавым, невысоким человеком лет 23, со светло-каштановыми волосами, серыми глазами, довольно приятным лицом и живыми движениями. Говорил он чуть резковатым тенорком, слегка шепелявя.

Он встретил ребят в прихожей и отнёсся к ним весьма дружелюбно и приветливо. Как он заявил, они приехали как раз вовремя: в доме намечался небольшой сабантуй, а как потом выяснилось, солидная пьянка. Дело было в том, что он «прощался с Владивостоком и всеми своими старыми друзьями», так как получил новое назначение. Дмитрий сообщил:

— В самое ближайшее время, в новом 1925 году произойдёт реорганизация административного управления Дальнего Востока: образуется из Приморской губернии Приморская область, ликвидируются уезды и волости, вместо них будут организованы районы. Шкотово тоже станет районным центром. Не будет уисполкомов, а будут райисполкомы.

Вот его и посылали в Советскую Гавань — будущий районный центр, где после районного съезда Дмитрий станет работать в райисполкоме заместителем председателя. Сегодня он получил необходимые бумаги, расчёт и на днях отбывает к новому месту работы на пароходе, поэтому и был запланирован сабантуй.

— Осталось уладить одно небольшое дельце, — заметил он, — хорошо, что вы приехали, значит, сегодня кутнём!

Ещё дорогой Фёдор рассказал, что Митя уже 4 года, как состоял в РКП(б), всё время, пока на Дальнем Востоке была интервенция, он партизанил, в партизаны пошёл вместе со своими старшими братьями сразу, как окончил гимназию. Что один из его братьев погиб, а самого Митю ранили, правда, легко. Что Митя очень хороший оратор, развитой и начитанный человек, что он, как и все Сердеевы, музыкален, хотя и не так, как сам Фёдор. Что родители и другой брат его живут в Хабаровске, где у них есть свой дом. Сам Митя решил остаться в Приморье, где окончилась его партизанская служба. Рассказал Фёдор и о том, что при всех своих хороших качествах, Митя пристрастился к выпивке, и сейчас, по слухам, пьёт довольно часто.

— Впрочем, — добавил Федя, — у них в семье, как говорит отец, все выпить не дураки!

Узнав о предстоящем кутеже, наши друзья немного растерялись. Они ведь, кроме кваса и, в очень редких случаях, пива, ничего не пили, а тут, очевидно, предполагалось что-то посерьёзнее. Но и уйти теперь, когда уже попросились ночевать, было нельзя, да и Митя, заметив их колебание, сразу заявил:

— Нет, ребята, никуда я вас сейчас не отпущу! У нас и кавалеров не хватает: молодых девиц целых три, а я один, не справлюсь! Так что оставайтесь без разговоров. Мы с вас много за угощение не возьмём: дадите на пару бутылок водки, я пошлю сейчас, и хватит, что с молокососов взять? Да вы ведь всё равно больше-то и не выпьете…