Борис назвал себя, и не прошло и десяти минут, как они успели рассказать про себя всё. Узнав, что Борис окончил специальные курсы десятников, Фёдор заявил, что теперь в вопросах работы он полностью признаёт его авторитет, так как он в этих делах ничего не понимает. После школы, которую он окончил во Владивостоке в один год с Борисом, Фёдор работал железнодорожным рабочим на ремонтных работах. Борис узнал, что отец Феди — Макар Макарович Сердеев — начальник железнодорожной станции Новонежино, что его старший брат Николай служит дежурным по станции Седанка, что у него ещё есть две сестрёнки, ученицы новонежинской школы, и что их мать в прошлом году умерла. Узнал Борис и то, что и отец, и брат Фёдора настаивают на том, чтобы он начал учиться на железнодорожника, но его эта работа совсем не привлекает, и поэтому он с радостью согласился на предложение идти в помощники Дмитриеву.
Сразу получилось как-то так, что оба эти парня, впервые увидевшие друг друга, почувствовали симпатию, очень скоро превратившуюся в большую дружбу, которая затем, несмотря на временные перерывы, продолжалась более полувека.
— Вот понимаешь, Федя, — заявил Борис, — велел мне Игнатий Петрович подготовить копии договоров для подрядчиков, стал я разбирать бумаги на столе, а когда разобрал, то увидел, что места для работы на нём и не остаётся. Прямо не знаю, что и делать. На подоконники бумаги нельзя сложить, они промокнут — с окон течь будет.
— Нашёл, о чём горевать! У нас дома всякой рухляди — вагонами не вывезешь. Я сейчас домой сбегаю, какую-нибудь полку или этажерку принесу, здесь её в углу поставим, всё и уместится.
— Вот здорово, беги скорее!
Федя быстро выбежал из комнаты, а Борис принялся тем временем развязывать узел своих вещей, который он вчера оставил на полу у топчана. Он достал новый полушубок, повесил его на колышек рядом с кожаной тужуркой около своей постели, запихнул валенки под топчан и, пожалев, что у него нет никакого чемодана, а главное, нет той старой корзинки, которая сопровождала его все предыдущие годы, сложил на табуретку те небольшие запасы белья, которые у него имелись. И тут обнаружилось, что основное, из чего состоял его узел, были книги, тетрадки с записями, сделанными на курсах, и оставленные таблицы для переводов различных мер. Куда было деть всё это, он просто не знал: положил на постель и встал над этой кучей, задумавшись.
В комнату заглянула Марья, она негромко сказала:
— Борис Яковлевич!
Но для Бори такое обращение было настолько необычным, что он, раздумывая над устройством своих вещей, даже не обратил внимания на этот возглас. Тогда она повторила громче:
— Борис Яковлевич!!
На этот раз он понял, что так величают его, и это так его смутило, что он покраснел до корней волос, и, обернувшись, смущённо произнёс:
— Ой, что вы, какой я Борис Яковлевич? Зовите меня просто Борис…
Марья улыбнулась, блеснула чёрными глазами:
— Нет уж, раз вы теперь в начальниках, в десятниках ходите, вас должны Борисом Яковлевичем называть, и вы от этого не отказывайтесь. Ну а я вам в старшие сёстры гожусь, так и быть, буду, когда мы одни дома, вас Борисом называть, раз вам так нравится. Так о чём вы задумались-то, Борис?
Тот улыбнулся и, повернувшись к Марье, ответил:
— Вот соображаю, куда же всё это барахло сложить?
— Ой, да чего ж тут соображать, зараз мы всё приспособим, — воскликнула Марья, подошла к комоду, выдвинула нижний ящик, что-то передвинула там и, забрав с постели Борино бельё, уложила его в освобождённый угол ящика.
— От и всё. Белья-то у вас не дюже богато, подкупать надо, — заметила она, закрывая ящик и с каким-то сочувствием поглядывая на Бориса. — Ну а все бумаги-то на этажерку сложите, которую Фёдор принесть обещался, — продолжала Марья своим неторопливым мягким украинским говором.
Сразу по приезде на Дальний Восток, Алёшкин обратил внимание на то, что большая часть жителей Шкотова, видимо, в прошлом выходцы из Малороссии. В Новонежине это было заметно ещё больше, и по домишкам, очень похожим на украинские хаты, и по говору, хотя бы той же Марьи, да и само название села говорило о том, что его первые поселенцы приехали сюда откуда-то из-под города Нежина (Черниговская обл., Украина — прим. ред.), недаром и название своему селу дали Новонежино.
А Марья снова обратилась к Борису, на этот раз она вошла, одетая в бархатную кацавейку и повязанная цветастой шалью:
— Борис, я сейчас в лавку за солью сбегаю, по дороге к родным забегу, а вы до обеда никуда не уходите. Обед-то я сготовила, так что разогреть только. Наших ждать не будем, они поздно к вечеру только вернуться обещали. Хату бросать нельзя.
— Хорошо, Марья Павловна, я сейчас вместе с Федей работать буду, мы нескоро управимся. А я хочу вас попросить, — смущаясь, добавил он, — купите, пожалуйста, бутылку водки, деньги вон на окне лежат. Это Игнатий Петрович просил, говорил, что лесника угостить надо.