Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

Было и ещё одно неудобство, затрудняющее движение поездов — одноколейная дорога, и так как навстречу попадалось немало товарняков, передвигавшихся с маленькой скоростью, то почти на каждом разъезде или платформе, а их от Шкотова до Новонежина насчитывалось четыре, приходилось стоять иногда по часу и долее, чтобы пропустить встречный товарный поезд.

Вот поэтому-то, если на проезд из Шкотова в Новонежино даже по расписанию отводилось около полутора часов, на самом деле приходилось тратить почти всегда гораздо более двух.

На станции Новонежино было уже совсем темно. Небольшой керосиновый фонарь, укреплённый на столбе посередине перрона, если так можно было назвать невысокую насыпь из каменноугольного шлака, отгороженную парой досок от рельсов, освещал площадь только у своего подножия, остальная часть перрона и всё, что было рядом, тонуло в темноте, и только светящиеся окна здания станции указывали о его нахождении.

Сойдя с поезда, Дмитриев и сопровождавший его Борис перешли железнодорожные пути, спустились с невысокой насыпи и почти сразу же очутились на широкой просёлочной дороге, с одной стороны которой, на стороне, противоположной станции, стоял ряд небольших домов, обмазанных глиной и побелённых извёсткой так, что даже в темноте они довольно отчётливо выделялись белыми пятнами среди окружавших их тёмных плетней. Даже при такой темноте Борис заметил сходство этих домов с украинскими хатами на картинках с видами украинского села. Между прочим, впоследствии выяснилось, что большая часть населения Новонежино — украинцы.

Дмитриев направился к одной из этих хаток, в окнах которой светился приветливый огонёк. Через три минуты они вошли в дом.

— Здравствуйте, хозяева! — весело сказал, входя, Игнатий Петрович.

Кухня, она же, очевидно, и комната, служившая жильём хозяевам, с русской печкой в одном из углов, с большим обеденным столом в другом, где висело несколько небольших икон, освещённая керосиновой лампой, блестела чистотой.

Около икон свисали вышитые красивыми узорами белоснежные рушники. Крышка стола, выскобленная чуть ли не добела, и такие же чистые скамейки, окружавшие стол, показывали, что в доме есть рачительная и заботливая хозяйка.

За столом сидело двое совсем ещё молодых людей, они ужинали. На большой деревянной тарелке лежал аккуратно нарезанный тёмный пшеничный хлеб, а деревянная же миска, из которой, видимо, только что хлебали хозяева, распространяла аппетитный запах хорошо сваренного борща.

Борис с вожделением поглядывал на блестевший жирными бликами борщ, находившийся в миске. Он уже успел проголодаться.

При появлении гостей хозяева встали, прекратили есть и дружно ответили на приветствие Дмитриева. Хозяйка подошла к печке и начала там что-то готовить. Хозяин открыл дверь в соседнюю комнату. Борис впоследствии узнал, что эта вторая комната называлась горницей и служила в основном для приёма гостей.

Когда Дмитриев и Борис прошли в неё, то последний увидел, что, кроме образов, в углу на стене висел большой отрывной календарь. У одного из окон комнаты был стол, заваленный кучей каких-то бумаг. Посередине стола стояла большая керосиновая лампа, которую хозяин поспешил зажечь. Около неё в беспорядке валялись карандаши и ручки, была тут же и чернильница-непроливайка.

Слева у стены, упираясь одной из спинок в выходящую в комнату часть русской печки, стояла большая двуспальная деревянная кровать с целой горой подушек. Около двери на стене висел такой же полушубок, как и только что полученный Борисом.

Игнатий Петрович положил привезённые им свертки и большой клеёнчатый портфель прямо на груду бумаг, находившихся на столе, и грузно опустился на стул.

Борис опустил свой узел около двери, снял шлем и прислонился к стене, не зная, что ему делать дальше.

В простенках между окнами в комнате стояло несколько венских стульев, около стола — две табуретки, а прямо против двери — комод, покрытый вязаной салфеткой и уставленный флаконами из-под одеколона и какими-то коробками. Над ним кнопками были укреплены на стене несколько выцветших и пожелтевших фотографий.

— Что же ты стоишь, как бедный родственник, Борис? Ты уж не обижайся, ведь ты мне чуть ли не во внуки годишься, так я тебя так называть буду, — сказал Дмитриев, — садись! Давай будем с хозяином договариваться. Эта комната — мое жильё и контора. Я думаю, Николай, — обратился он к стоявшему около стола хозяину, — что тут места и для двоих хватит. Вот, мне нового помощника прислали, возьмёшь и его в постояльцы? Поставим ему топчан вон там, у двери, платить он будет так же, как и я. У вас и столоваться будет, — усмехнулся Игнатий Петрович. — Парень он, кажется, тихий, непьющий. Ну как, согласны? — повернулся он и к Борису, и к хозяину.

Борис молча кивнул головой, с интересом рассматривая хозяина и появившуюся в дверях хозяйку. Дело в том, что оба они и своей внешностью, и одеждой, и говором, и повадками очень походили на тех малороссов, которых он представлял себе по произведениям Гоголя и картинкам из его произведений.