Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

Пост Григорьева находился шагах в 30 от этой тропинки. Среди шума ветра и раскатов грома Григорьев внезапно услышал позвякивание металла, приближавшееся со стороны реки. Он немедленно лёг и приготовился встретить нападавших. В этот момент блеснула молния и Григорьев, уже настроенный на диверсанта, увидел быстро приближавшегося к нему человека, с каким-то блестящим предметом в руках. Времени на раздумье было мало. Фёдор выстрелил в сторону движущегося силуэта — тот закричал, но продолжал движение. Григорьев выстрелил второй раз, после чего услышал шум падающего тела и велосипеда, и это произошло уже всего в 10–12 шагах от поста. Фёдоров вскочил и, понимая по шуму от падения, что упал велосипедист, бросился к лежавшему на земле стонавшему человеку. При свете следующей молнии он узнал в нём командира взвода Панфилова.

Осознав весь ужас происшедшего, и стремясь любым способом исправить содеянное, Григорьев бросил винтовку, подхватил раненого на руки и побежал с ним к караульному помещению. Навстречу ему выбежал разводящий с отделением курсантов, с другой стороны слышался топот ног приближавшегося дежурного взвода. Растерянный Григорьев не мог ничего объяснить, а повторял только одно:

— Я его убил, я его убил…

Через десять минут в караульном помещении были уже врачи, дежурный по лагерю и другие командиры. Панфилов прожил около получаса. Придя в себя на несколько минут, он успел сказать:

— Я сам виноват…

Вскоре он скончался. Врачи заявили, что спасти его было невозможно: одна пуля пробила шею, а другая попала в грудь и вызвала обильное внутреннее кровотечение. Конечно, Григорьев был немедленно арестован и направлен на гауптвахту. Через три дня Панфилова похоронили со всеми почестями. Провожал его весь 5-й Амурский полк и по роте от других полков.

Несмотря на принятые меры, по городу распространился слух, что Панфилов был убит одним из красноармейцев. Как всегда, досужие кумушки, передавая друг другу эти пересуды, добавляли к ним самые нелепые вымыслы, вплоть до того, что якобы убийство произошло на почве ревности. Месяца через два после этого происшествия состоялся суд военного трибунала. Собственно, все те подробности, которые мы только что описали, и стали известны в процессе разбора в суде.

На заседание, проходившее полузакрыто в зимнем клубе 5-го Амурского стрелкового полка, каждое подразделение частей дивизии делегировало по нескольку человек. Рота одногодичников 5-го Амурского полка присутствовала вся: преступление, и притом тяжкое, совершил один из её курсантов. Все чувствовали себя немного виноватыми, этот случай как бы наложил пятно на всю роту. Дело рассматривалось очень тщательно и глубоко. К удивлению Бориса Алёшкина, да и многих других, обвинение в убийстве командира, которое вначале было предъявлено Григорьеву прокурором, трибунал отверг. В ходе судебного разбирательства удалось со всей очевидностью доказать, что часовой, увидевший в случайной вспышке молнии несущегося на него человека от реки, то есть от границы, обязан был поднять тревогу и стрелять в приближавшегося, если тот не остановится. Разглядеть в такой темноте, кем был этот бегущий человек, было невозможно. Тут действия Фёдора признали правильными. Обвинили его в том, что он не дал предупредительный выстрел вверх, и в том, что он оставил пост и оружие, бросившись спасать раненого.

Григорьев отвечал, что якобы свой первый выстрел он сделал не целясь, с единственным желанием напугать и остановить приближавшегося. Прицельным он считал только второй выстрел, но так как Панфилов имел два ранения, и одно из них смертельное, то доказать, какое из них было первым, а какое вторым, оказалось невозможно. По второму обвинению Григорьев сказал только то, что когда он разглядел упавшего и узнал в нём командира Панфилова, то так растерялся, что ничего уже не соображал и считал своей обязанностью как можно скорее оказать раненому какую-нибудь помощь.

Как бы там ни было, но поскольку отпало главное обвинение — убийство, то Григорьеву вместо ожидаемого расстрела был вынесен сравнительно мягкий приговор — два года исправительно-трудовых лагерей с последующей службой второго года рядовым красноармейцем. Все в роте радовались такому приговору, хотя, конечно, и жалели Григорьева, на его месте ведь мог оказаться любой, и неизвестно ещё, как бы он повёл себя.

После этого случая, получившего известность во всей ОКДВА, при назначении в караул, связанный с охраной границы, инструктаж наряду делал лично командир роты.

Мы говорили о начинавшихся в июле и августе ливневых дождях и грозах. Они всё учащались и учащались и, наконец, 15 августа привели к тому, что уже многими благовещенскими старожилами предсказывалось и что уже здесь случалось — в городе разразилось наводнение. Городские власти готовились к нему, но, как всегда, подготовка была недостаточно тщательной, а ожидавшееся наводнение оказалось значительно более сильным, чем предполагалось, и началось неожиданно.