Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

— Одевайтесь! Я подойду, посмотрю потом, — и занялся подбором одежды и обуви для Белякова, стоявшего в очереди за Борисом.

С трудом забрав огромную охапку одежды и сапоги, Борис начал одеваться. Надев бельё, он ещё раз удивился глазомеру Евстафьева — всё оказалось ему точно впору, лишь брюки были немного длинны. Однако он со временем оценил предусмотрительность командира: после первого же проливного дождя, под который ему пришлось попасть, брюки сели, и если бы они были взяты точно по росту, то стали бы малы.

Борис заканчивал одеваться, когда к нему снова подошёл Евстафьев:

— Портянки завёртывать умеете?

Когда Борис кивнул головой, он продолжил:

— Ну, обувайтесь.

Борис давно носил сапоги, завёртывать ногу портянкой его научил ещё папа, но здесь, под пристальным взглядом Евстафьева, ему это дело показалось необычайно трудным. Но, очевидно, он с ним справился неплохо, так как Евстафьев удовлетворённо сказал:

— В общем, ничего, скоро совсем научитесь.

Однако у многих товарищей Бориса дело с портянками обстояло совсем плохо. И если Беляков и Шадрин обернули ноги портянками не хуже, а, может быть, даже и лучше его, то другие — в большинстве своём жители городов, не носившие сапог, а тем более с портянками, провозились с этим предметом одежды чуть ли не полчаса и, так и не сумев овладеть техникой «этой проклятой обувки», кое-как обмотав ноги, засунули их в сапоги.

С Яковом Штоффером дело дошло до того, что его командир отделения, вовсю ругая этих никуда не годных интеллигентов, заматывал ему портянки собственноручно. Нетерпение этого отделенного было понятно: уже давно пришло время обеда, а солдатские желудки так привыкают к еде по часам, что не дают покоя своим хозяевам, когда пора завтракать, обедать или ужинать.

Наконец, все были готовы, по команде старшины вышли на улицу, держа под мышками чистое полотенце, вторую пару белья, тёплые портянки и шинель. Старшина вновь построил роту в две шеренги, прошёлся вдоль них и, очевидно, оставшись довольным происшедшими с новобранцами переменами, благодушно разрешил одному из помкомвзводов отвести роту обедать.

Каждый красноармеец держал в руке взятую из дому кружку, а ложка, по указанию опытных отделенных, была заткнута за голенище сапога. Правда, последнее врачами полка запрещалось, но обычай носить ложку за голенищем так прочно укоренился в армии, что уничтожить его было непросто, тем более что и младшие командиры его поддерживали.

Перестроившись по четыре, рота направилась к большому одноэтажному зданию, расположенному в середине казарм, занимаемых полком, это была столовая с кухней (в отличие от бани столовая в каждом полку была своя). Перед входом в помещение роту снова перестроили по два. Когда бойцы вошли внутрь, то увидели перед собой большой зал («как в шкотовском клубе», — подумал Борис), уставленный длинными узкими столами, около которых стояли такие же длинные скамейки. Столы были некрашеные и, видимо, только что вытертые после предыдущей партии обедающих, лоснились от жира. Свободных столов оказалось 12 — как раз для роты. Остальные столы были заняты красноармейцами, старательно уплетавшими свои порции.

На свободных столах горкой стояли миски, на огромном деревянном блюде лежал нарезанный пайками ржаной хлеб. Хлеб, очевидно, предварительно взвешивался, потому что в некоторых порциях, кроме больших, были ещё и маленькие кусочки, прикреплённые к большим лучинками. Посредине стола стояла деревянная солонка с крупной солью.

Приведший роту помкомвзвода рассадил всех за столы по отделениям. К этому времени в столовую вошли командиры отделений, забегавшие в казарму за кружками и ложками, и старшина Белобородько. Командиры сели каждый к своему отделению. Раздали миски и разрешили разобрать хлеб. К этому времени рабочие кухни, тоже красноармейцы, разнесли большие кастрюли с аппетитно пахнувшим борщом, и расставили их по столам. В каждом бачке (так назывались эти кастрюли) торчала большая разливательная ложка. Командир отделения сам разлил борщ по мискам. Старшина, наблюдавший всю эту процедуру, как только бойцы приступили к еде, заговорил своим резким голосом:

— Так увот, есть треба по команде. Самим без разрешения на столах ничего не брать. Вперёд знайте — садиться на скамью до команды отделенного нельзя. Во время приёму пищи не разговаривать, добавку получать тихо, ложками не стучать. Когда будет дадена команда «встать», вставать, забирать свои ложки и кружки. Успел или не успел съесть — это нас не касаемо, хороший боец должен успеть! Плохой — пусть ходит голодный, ясно?

Пока старшина говорил, Алёшкин, умевший есть быстро, уже справился со своей порцией, не отставал от него и Беляков. Евстафьев, заметив, что они уже управились, ухмыльнулся и тихо спросил:

— Добавки дать?

Они оба молча кивнули головами и протянули свои миски: борщ был очень вкусным и ни в какое сравнение не шёл с теми жидкими и холодными супами, которыми их потчевали в карантине.