Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2

Вскоре бригада колхозников приступила к копке канавы под фундамент пристройки, а недели через три он был забутован привезённым с берега Терека булыжником и залит раствором цемента. Плотники приступили к обтёсыванию брёвен для каркаса здания и балок для полов и потолков. Обе бригады с работой справились сравнительно быстро. Но пришёл февраль, а в Александровке, как и во всех станицах и аулах Кабардино-Балкарии, расположенных в долинах, начались полевые работы: пахота, сев, подготовка почвы для овощей, бахчи, обработка виноградников и т. п. Ведь это был юг, где весна в свои права вступает рано. Все строительные работы пришлось отложить: каждая пара рук в колхозе была на счету. Строители ушли на сельхозработы, а плотники занялись подготовкой полевых бригадных станов.

Борис загрустил, но Прянин обещал, что в этом 1941 году пристройка будет закончена. Как только можно будет выделить хоть несколько человек, строители вернутся к прерванным работам по больнице.

Алёшкин, конечно, понимал, что для колхоза на первом месте стоят свои обязательства перед государством, и потому примирился с задержкой строительства. Да, откровенно говоря, у него и самого не было возможности уделять достаточное внимание заботам о строительстве, ведь амбулаторный приём больных, ведение стационара, вся противоэпидемическая служба на участке и, в первую очередь, организация противомалярийной борьбы отнимали много времени и сил. Регулярный контроль за санитарным состоянием станицы и завода, практическая помощь фельдшеру в амбулаторном приёме на здравпункте завода, врачебная помощь родильному дому, посещение и лечение тяжелобольных на дому и, наконец, обучение простейшим лабораторным исследованиям одной из сестёр больницы — всё это была его повседневная работа. Лабораторию всё-таки развернули, выгородив для неё фанерными перегородками часть застеклённой веранды больницы.

Вся перечисленная деятельность требовала того, чтобы Борис вставал в шесть утра, работал до часу и, пообедав в два часа, снова уходил из дому, возвращаясь лишь поздно вечером. И так было ежедневно почти без всяких выходных. А ведь необходимо было кое в чём помогать и Катеринке, она тоже была загружена до предела. Наступила весна, следовало подготовить огород, посадить самые необходимые овощи, так что дел у них было хоть отбавляй.

Бывало, что и ночью привозили какого-нибудь тяжёлого больного или, что случалось чаще, его вызывала Матрёна Васильевна в роддом.

— Почему-то, — возмущался Борис, — почти все женщины умудряются рожать именно ночью!

До тех пор, пока в Александровке не было хирурга, Матрёна Васильевна патологических родов не принимала, а, проявляя огромную энергию, требовала транспорт или у колхоза, или у завода и сопровождала роженицу в Муртазово. С появлением Алёшкина она решила, что такие роды можно проводить здесь, в станице, и их должен принимать участковый врач. Акушерка стала во всех случаях патологии вызывать Бориса. Это не только льстило его самолюбию, но и доставляло ему определённое удовлетворение. Матрёна Васильевна обладала большим опытом в своём деле и, несомненно, во многих случаях могла бы справиться и сама, но она хотела, чтобы Борис Яковлевич, который, как и его жена, пришёлся ей по душе, стал действительно умелым и знающим врачом — таким, каким она представляла себе врача старой земской квалификации, не каким-то узким специалистом, а мастером на все руки, настоящим сельским медиком, как она говорила.

Алёшкин не отказывался. Каждые новые трудные роды, в которых он с помощью Матрёны Васильевны проводил те или иные медицинские манипуляции, учили, обогащали его опыт. Впоследствии это ему пригодилось.

С её же помощью, а вернее, под её руководством, Борис сделал и свой первый в жизни аборт. В те годы правительством нашей страны аборты были запрещены, а забеременевших вопреки желанию было более чем достаточно. Все эти женщины после неудачных самостоятельных попыток избавиться от беременности, отправлялись к известным бабкам, которые за соответствующую плату деньгами или какой-нибудь сельскохозяйственной «натурой», при помощи веретена, вязальной спицы или ядовитого отвара вызывали кровотечение, а за ним и выкидыш. Иногда, в 15–20 случаях из ста, это сходило для женщины более или менее благополучно: она оставалась жива, лишь впоследствии мучилась чуть ли не всю жизнь разными женскими болями. А в остальных случаях дело заканчивалось таким обильным кровотечением, что больную едва успевали привезти в роддом к Матрёне Васильевне. Та, расспросив и осмотрев женщину, быстро определяла, в чём дело, хотя, боясь наказания, многие говорили неправду. Сама она, как медицинский работник со средним образованием, делать аборты не имела права, и поэтому исходившую кровью женщину приходилось отправлять в Муртазово, за четыре километра. Не всегда такое путешествие было благополучным. Теперь во всех этих случаях Матрёна Васильевна немедленно вызывала врача, и тот, как тогда говорилось, доделывал криминальный аборт. А было их немало, каждый месяц не меньше трёх.