Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1

С 10 декабря 1941 года этот порядок изменили. По приказу начсанупра фронта каждому умершему в госпитале, медсанбате дивизии или медсанроте бригады нужно было провести вскрытие с помощью армейского патологоанатома, который составлял акт о причине смерти. Лишь после этого разрешалось хоронить труп. Приказ этот был очень строгим, и кое-кому из лиц, нарушивших его, как стало уже известно, пришлось серьёзно пострадать, вплоть до снятия с должности и даже понижения в звании, поэтому рисковать никому не хотелось. А единственный патологоанатом, обслуживавший эту группу госпиталей и медсанбатов, Евгения Васильевна Шацкая, не успевала делать это своевременно. Трупы быстро замерзали, и потому вскрытие требовало много труда. Хотя имевшиеся у неё в качестве помощников санитары (ранее служившие в одном из ленинградских моргов) были людьми опытными, всё-таки каждое вскрытие отнимало порядочно времени. Она приезжала в медсанбат раз в неделю, и даже реже. Хотя, как впоследствии стало заметно, пребывание её в 24-м медсанбате и особенно беседы с командиром батальона Перовым доставляли им обоюдное удовольствие, эта щупленькая, худенькая, беленькая женщина слишком часто в расположении батальона появляться не могла.

В ожидании вскрытий пришлось организовать морг в одном из углов территории медсанбата. В стороне от жилых палаток и землянок с помощью маленьких ёлочек, воткнутых в сугробы снега, был образован небольшой, метров семь на семь, четырёхугольник с узким входом. В центре его на расчищенной площади установили сколоченный из досок стол на ножках, вбитых в мёрзлую землю. Вдоль стен из снега и ёлок укладывались умершие — иногда их накапливалось столько, что даже не в один ряд. Санитарам Евгении Васильевны при подготовке трупа к вскрытию приходилось прибегать к горячей воде, а в отдельных случаях применять пилы и топоры. Но несмотря на такие варварские действия, разогревая внутренности тел горячей водой, эта дотошная женщина, в совершенстве владевшая своей специальностью, умудрялась достаточно точно определить и характер ранения, и степень его тяжести, и качество оказанной хирургической помощи, и, главное, установить фактическую причину смерти. Её акты отличались беспристрастностью, суровостью и в то же время справедливостью.

Все врачи считались с её мнением, боялись её заключения, если оно было обвиняющим. Некоторым из хирургов уже пришлось понести довольно строгое взыскание по материалам её вскрытия. Плохое качество работы, отмеченное в актах, составленных Евгенией Васильевной, вызывало быструю реакцию начальства. К счастью для хирургов 24-го медсанбата, у них пока всё шло гладко, и серьёзных замечаний, способных вызвать нежелательные последствия, в их адрес со стороны патологоанатома пока не поступало.

Однако в этот раз «свой любимый» 24-й медсанбат (как в шутку про него говорили в районном эвакопункте, где она официально числилась) Шацкая подвела. Там находилось десять трупов и её уведомили о том, что батальон передислоцируется, поэтому нужно произвести срочное вскрытие. Она, хотя и приехала сразу после вызова, быстро управиться со своим делом не смогла, ведь работала Евгения Васильевна только при дневном освещении, а январские дни, в особенности под Ленинградом, очень коротки. Обычно в день она вскрывала не более пяти трупов, таким образом, на работу могла затратить, по крайней мере, два дня, да ещё сутки на оформление актов, а когда она приехала, медсанбат уже начинал свёртываться.

В последний день, когда всё было погружено и готово к отправке, оставались невскрытыми два трупа, Перов стоял над ней и, не особенно стесняясь в выражениях, требовал от патологоанатома актов и разрешения на захоронение. Евгения Васильевна, даже рискуя лишиться расположения своего приятеля, была неумолима и, пока не закончила полного обследования последнего тела, согласия на погребение не дала. Они только договорились, что акты будут ею составлены и переданы в медсанбат позднее. Шацкая заверила, что в них никаких обвинительных заключений не будет, поэтому никто не волновался. Тем не менее вынужденная задержка поссорила этих двоих, и лишь месяца через четыре они помирились.

Наконец, колонна медсанбата тронулась и через несколько часов, проехав по разрушенным пригородам Ленинграда, выехала на знакомую дорогу Карельского перешейка. К вечеру этого же дня она остановилась в густом лесу, в двух километрах от берега Ладожского озера рядом с какой-то железнодорожной веткой, на которой стояло несколько вагонов четвёртого класса. Прибывший в медсанбат руководитель переправы дивизии сказал, что тыловые части, в том числе и медсанбат, будут переправляться следующей ночью, а эту и весь следующий день батальон должен простоять здесь. Он добавил, что начальник переправы разрешил разместить личный состав батальона в одном из вагонов, машины нужно рассредоточить в придорожном лесе, оставить при них часовых и замаскировать.