Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

— Ну, коли кусочек, то ладно! А то меня ребята в машине пугали, что мне всю ногу отрежут! Я ведь помню, как меня ранило-то. Миной так прямо стопу-то и отворотило… Наступил я на неё… А помкомвзвода, что рядом был, так и вовсе этой же миной убило… А тут хорошо, что Серёжка-санинструктор близко был, он мне ногу-то и привязал.

Раненый находился после перенесённой травмы и операции в состоянии эйфории. Иногда так действует и новокаин. Борис сказал Кате:

— Введите ему кубика два морфия, пусть уснёт, — затем снова обратился к раненому. — А ты, браток, помолчи, ещё наговоришься. Сейчас тебе много говорить вредно, а мне уже ехать пора, — и Алёшкин направился к выходу.

Тут он встретил Картавцева и сказал:

— Николай Васильевич, я тут вас подменил немного, но, видно, придётся из второго эшелона хирурга вызвать. Пока немного раненых, но одному вам всё равно не справиться, а я не уверен, что смогу, когда нужно, быть рядом, хотя, откровенно говоря, мне этого и хотелось бы. Я ведь уже почти сутки на ногах, а только вот эти пять часов по-настоящему чувствовал себя при деле! Ну да ладно, ничего не поделаешь, раз надо, значит надо… А, Лев Давыдович, вы тоже здесь? Так это вы меня позвали? А я ваш голос даже и не узнал. Много привезли 41-го полка? Всего четверых? Это хорошо, вы всех снимите здесь, мне машина там впереди нужна. Да, вот что, со следующей машиной отправь эту записку командиру медсанбата.

Алёшкин, присев к столику в предоперационной, быстро написал распоряжение Фёдоровскому об откомандировании одного из вновь прибывших врачей в распоряжение первого эшелона. Отдав записку Сангородскому, Борис пошёл в свой домик, где Венза, предупреждённый кем-то из санитаров, уже ждал его с котелком горячей каши и кружкой чая.

Наскоро перекусив, он подошёл к санитарной машине, стоявшей около палатки сортировки. А ещё спустя 15–20 минут эта машина пересекла первую линию немецких окопов, затем вторую, и покатилась по довольно хорошо наезженной дороге между ёлок, осин и берёз по направлению ко всё разгоравшейся и усиливавшейся стрельбе. Временами около дороги, шагах в 100–150 от неё, лопались немецкие мины, но шофёр продолжал гнать машину с прежней скоростью, говоря своему пассажиру:

— Чем скорее мы проскочим этот участок, тем будет лучше. Там, ближе к передовой они из миномётов не обстреливают, а здесь, если не под мину, так под снаряд угодить можем.

И только тут шофёр Ряховский заметил, что начсандив, не обращая внимания на близкие разрывы мин, на тряскую и ухабистую дорогу, прислонился к дверце кабины, где половина выбитого стекла была закрыта фанерой, и спал спокойным сном.

Проснулся Алёшкин от внезапной, резкой остановки машины, как ему показалось. На самом же деле Ряховский остановил машину довольно спокойно, даже успел её развернуть и вкатить в специально вырытое углубление в какой-то насыпи. Борис немедленно выскочил из кабины и, увидев копошившегося под капотом полуторки (санитарная машина была переоборудована из полуторатонного грузовика) Ряховского, спросил:

— Чего мы стоим? Где мы?

Шофёр усмехнулся:

— Что, товарищ начсандив, проспали всю дорогу? Нас и обстреливали, и два раза чуть не застряли. Дорогу-то разбили так, что всё время на дифер садились. Не знаю, как по ней с ранеными проедут. Остановились потому, что уже приехали. Здесь ППМ 41-го полка.

Хотя было достаточно светло, Борис, сколько ни смотрел по сторонам, никакого ППМ не видел. Ряховский, заметив, как начсандив с недоумением осматривается вокруг, засмеялся:

— Не ищите, не увидите! Он шагах в ста отсюда расположен. Старший врач полка, товарищ Кузнецов, не разрешает ближе подъезжать. Он и свою-то машину вот тут, шагах в пятнадцати, укрыл… Вообще, молодец этот начальник, по-хозяйски всё устроил. Пойдёмте, я вас к нему провожу.

Идя вдоль насыпи, сделанной для узкоколейной железной дороги, предназначенной для вывоза торфа с торфоразработок на станцию Мга, Борис думал о враче Кузнецове, совершенно новом в дивизии человеке. С ним ему и поговорить-то как следует пока не удалось: он прибыл в дивизию за несколько дней до начала операции.

41-му стрелковому полку не везло на старших врачей. Первый из них, прибывший в дивизию ещё вместе с Борисом с Северного Кавказа, молодой и энергичный не то осетин, не то кабардинец, хотя и не служил до этого в армии, с военными порядками освоился быстро. Пока дивизия находилась на формировании, он был на самом лучшем счету у дивизионного медицинского начальства. Но с того момента, как они попали в первые тяжёлые бои на Карельском перешейке, старший врач основательно переменился. Нет, он не струсил, он просто растерялся. И именно из 41-го полка в первые же дни боёв медсанбат был завален ранеными, поступавшими не только без первичной обработки и медицинской документации, но даже без простейших повязок.