После отъезда машины с генералом девушка в соседнем особняке отошла от окна, уселась за стол, открыла тетрадь и, пожевав кончик ручки, застрочила.
«После звонка Миранды Изабелла упала на кровать и, свернувшись комочком, долго и горько заплакала. «Негодяй! — задумалась она, кусая розовый платочек. — Негодяй! Изменил с лучшей подругой. Пусть только заявится… Пусть…». Успокоившись, накрасившись, Изабелла надела толстые бриллиантовые бусы, нарядилась, вызвала такси и поехала в город. В многолюдном парке, она свернула на узкую тропинку вьющуюся среди магнолий. За магнолиями слышались разговоры и смех людей. «А я одна, совсем одна, — думала Изабелла. — Ну и пусть. Отдамся назло Родириго первому встречному мущине. Назло…»…
— Настоящая скотина этот Родириго, — сказал Шпарин, склоняясь над девушкой.
— Ой! Подкрались, Михал Иваныч. Напугали.
— Родириго Изабеллин муж?
— Муж!
— Я бы не так написал. А если первый встречный старый плешивый урод? Или ещё хуже — грязный маньяк…
— И впрямь… А как?
Шпарин припал носом к узлу светлых волос сооруженному теперь на затылке. Новый веерный венчик, выкрашенный в белый цвет, подрагивал и манил.
«А запах, а запах?.. Молочком парным пахнет».
— Пиши: «Свернув на узкую тропинку, вьющуюся среди магнолий, Изабелла столкнулась с молодым статным мущиной в длинном бархатном плаще желтого цвета с саблей…».
— Мущиной… — Карамелла, высунув кончик языка, усердно записывала. — Или мусчиной?
— Как хочешь. Но, по-моему, мущиной мужественней.
— Не, — сказала Карамелла. — Мущиной правильней. Надо в книжках подсмотреть.
— Мущина был статен и красив… Его голубые глаза смотрели…
— Лучше серые, как у вас.
— … серые глаза смотрели печально. Изабелле показалось, что и он одинок, как она. Молодой мущина уступил Изабелле дорогу и, обернувшись ей вслед, вздохнул. «Да, — подумала Изабелла, тоже обернувшись. — Это он!». Мущина остановился и снял широкополую шляпу с разноцветными перьями. «Михаэль», — представился он, протянувши ей навстречу ладонь без признаков кольца.
— Лучше Габриэль, — сказала девушка.
— Пусть будет Габриэль… «Я — Изабелла», — сказала Изабелла, сделала книксен и пожала влажную и сильную ладонь Габриэля. Раздался внезапный раскат грома и дождь полил землю с первобытной страстью. Габриэль накрыл Изабеллину голову своей широкополой шляпой… Но Изабелла вмиг измокла и тогда Габриэль увлёк её к беседке в глубине парка и, откинув ветвь зеленого плюща…
— Плющ ядовитый, лучше ветвь лианы.
— … ветвь лианы, пригласил внутрь.
— А зачем?
— Догадайся.
— А, — сказала Карамелла. — Понятно.
— В беседке было сухо и спокойно. А за беседкой дождь лил со все умножающейся страстью, мокрая Изабелла захотела тепла и прильнула к Михал Иванычу.
Девушка задумалась и сунула кончик ручки в рот.
— А откуда взялся Михал Иваныч? Он уже был… в беседке?
— Он везде, — сказал Шпарин. — И тут, и там.
— Издеваетесь, — Карамелла надула пухлые губки.
— Если мы введем в твой роман новое лицо…
— Сцинарий.
— … в твой сцинарий.
— Называется: «Сто оттенков тёмной страсти».
— Хорошо. Сейчас случится настоящая интрига.
— Интрига… — с придыханием прошептала Карамелла.
— Ты записывай, записывай… Михал Иваныч обнял дрожащую Карамеллу в сиреневом платье с рюшечками…
— У меня такого нет, — сказала Карамелла. — У меня моё лучшее синее, с белыми оборочками.
— … с белыми оборочками. Габриэль хотел возмутиться, но Михал Иваныч достал из саквояжа две бутылки шампанского, сделал широкий жест и мягко предложил: «Присоединяйтесь, молодой человек, присоединяйтесь…». Габриэль, недолго думая, сбросил плащ, отстегнул саблю…
— Однако… — сказала Карамелла, насупив брови. — Этак они меня уделают.
— С новой строки: «В этот момент, заслышав звуки, к беседке приблизился господин Ливербрук, прогуливавшийся неподалеку вместе с жестокой госпожой Ливербручихой. Оставив госпожу Ливербручиху на скамейке, господин Ливербрук встремглав бросился к беседке и, откинув ветвь лианы, залез внутрь. Его взору предстала умопомрачительная картина…».
— Я думаю! — Карамелла осуждающе покачала головкой. Ручка летала по листу тетради.
— А в этот момент Родириго, муж Изабеллы, подкрался к скамейке, где тосковала госпожа Ливербручиха и тихо сказал…
— Вот сволочь, — сказала Карамелла. — Я так и знала.
— Наконец мы встретились, наконец мы одни.
— И что Ливербручиха?
— Не здесь, Родириго, есть тут одно тихое местечно. Я постоянно туда сворачиваю, когда гуляю по парку…
— Старая курва! — сказала Карамелла.
— Дальше сама додумаешь. Главное финал. Концовка. В этот вся фишка.
— Фишка, фишка… мой парнишка… — задумчиво произнесла Карамелла. — А не глотнуть ли нам шампанского? Принесли, Михал Иваныч, шампанского?
— Нет, не принес. В вашем магазине только водка и тухлый портвейн.
— Ладно, — сказала девушка. — Выпьем моего домашнего винца и поиграем на рояле. Когда ваш брат приезжал, мы с ним частенько на нём занимались и пели различные песни.
Боевой запал у Шпарина тут же пропал.
— Брат, — сказал он, делая печальное лицо. — Брат… Давненько о нем ни слуху, ни духу.
— Ещё бы, вы с ним по командировкам… Он тоже жалел, что никак не встретитесь.