Необыкновенные приключения Карика и Вали

— Почему же оса не усыпила нас? — спросила Валя.

— Не знаю, — пожал плечами профессор, — меня самого удивляет это. Может быть, ее жало не могло проткнуть наши фуфайки из паутины. Может быть, ее яд не подействовал на нас. Не знаю. Да и вообще все это очень удивительно. Обычно осы не ошибаются в таких случаях. Право, я не понимаю, как она могла спутать нас с гусеницами. Для науки это совершенно загадочный случай.

— А кто же ей сделал такой кувшин? — спросила Валя.

— Сама же она и сделала, — сказал профессор. — Из пыли и собственной слюны. За этими надежными стенами личинка может расти, не опасаясь, что ее кто-нибудь проглотит или раздавит. Пищи для нее приготовлено как раз столько, сколько нужно. Когда личинка вылупится из яйца, она спускается на паутинке вниз, падает на гусениц и начинает пожирать их. И как пожирать! Неделями грызет она свою жертву, но до последнего дня гусеница остается живой, а мясо свежим. В первый день личинка питается кровью гусеницы, потом поедает жир, затем пожирает мускулы. Без крови, без жира, без мускулов гусеница продолжает жить и остается попрежнему свежим мясом для личинки. Наконец личинка пожирает всё остальное и закукливается. Через некоторое время из кокона вылетает самец или самка осы-эвмены. Из нашего кувшина должен был вылететь самец, но теперь…

— Почему это вы знаете, что непременно самец?

— Знаю! — сказал Иван Гермогенович. — Оса опустила в этот кувшин нас троих и принесла после еще одну гусеницу. Четыре гусеницы — это запас пищи для будущего самца. Для яйца, из которого должна выйти самка, оса оставляет ровно десять гусениц. И это вполне понятно. Будущая самка осы-эвмены — крупнее самца, ест больше, стало быть и пищи для нее нужно оставить побольше.

— Значит, осы умеют всё-таки считать до десяти? — спросила Валя.

— Не думаю, чтобы они умели считать даже до двух, — сказал профессор. — Вспомни-ка: оса, ведь, залезала в кувшин после того, как мы оттуда выбрались? Не правда ли?

— Ну, залезала!

— А залезала затем, чтобы положить яйцо. Значит, она видела, что в кувшине не четыре гусеницы, а только одна. И все же она не догадалась принести еще трех гусениц, а так и замуровала кувшин. Личинка, конечно, теперь погибнет.

Профессор вышел из ущелья, поглядел вправо, влево и сказал:

— Ну, а теперь мы можем итти спокойно. Она умчалась.

До земли было уже недалеко, и скоро путешественники благополучно спустились вниз.

Перед ними лежали пески.

Влево синел далекий лес. Над лесом еле заметно, точно соломинка, торчал шест-маяк с крошечным красным флажком.

Путешественники двинулись в путь.

Весь день они шли по пескам, лесам и горам. Пробирались через овраги, переходили вброд ручьи.

К вечеру усталые и голодные путешественники остановились на берегу бурливой речки. Перебираться через речку было уже не под силу ребятам.

Валя растянулась на берегу и сказала:

— Не могу больше!

На землю спускались сумерки. Небо потемнело. Багровые облака клубились над лесом. Вверху, над головами, потянулись с криком стаи птиц.

— Ну что же, — сказал Иван Гермогенович, — придется здесь переночевать.

— На берегу?

— Попробуем найти пещеру или берлогу какую-нибудь.

После недолгих поисков Карик набрел на огромное, как стог сена, коричневое яйцо. Сбоку, в плотной стене исполинского яйца, чернела круглая дыра.

Карик заглянул внутрь и закричал:

— Идите ко мне! Я, кажется, нашел какой-то дом.

Профессор подошел к яйцу, осмотрел его со всех сторон и, подумав, сказал:

— Пустой орех. Брошенная квартира личинки жука орехового долгоносика. Залезайте, ребята. Вполне сносная квартира.

Становилось уже темно. У ребят от усталости слипались глаза. Ныли ноги. Быстро юркнув в дырочку ореха, Карик и Валя упали на шершавый пол и сразу заснули как убитые.

Между тем профессор вздыхая бродил вокруг ореха. Входное отверстие было так узко, что Иван Гермогенович мог просунуть в него только голову. Плечи уже не пролезали.

— Экая досада, — бормотал профессор.

Сердито ворча, он заглянул в орех, послушал, как ровно дышат во сне ребята, и побрел искать для себя место, где он мог бы устроиться на ночь.

Недалеко от ореха он нашел в ямке раковину улитки. Профессор осмотрел ее. Раковина была пустая. Иван Гермогенович кряхтя и охая забрался в нее и начал устраиваться на ночлег.

Покатый пол раковины был жесткий и холодный, но профессор, утомленный дорогой, даже не заметил этого. Подложив под голову кулак, он вытянулся во весь рост и тотчас же заснул.

Около полуночи в воздухе что-то загудело. Профессор смутно слышал это сквозь сон. Вероятно, поднимался ветер.

Проснувшись от холода, он открыл глаза. Небо было подернуто тучами, в тучах ныряла луна. Профессор поежился, поджал под себя ноги и задремал, беспокойно ворочаясь во сне.

За стенами раковины носился, как бешеный, холодный порывистый ветер.

По земле летели кружась пыль, травинки, лепестки. Орех шатался под напором ветра, приплясывал на пригорке, наконец, сильно дрогнув, качнулся и, подхваченный ветром, покатился вниз, к реке. Подпрыгнув на бугорке, он упал в воду, заплясал на волнах и медленно поплыл вниз по течению.