Необыкновенные собеседники

Для начала поставили пьесу Сомерсета Моэма «Обетованная земля». Поставили чуть ли не демонстративно натуралистично. И странно, спектакль имел успех — успех в разгар споров о «левом фронте», успех, когда и «Турандот» и «Великодушный рогоносец» были еще новинками и волновали Москву. Я был на генеральной репетиции «Обетованной земли» —-собрались приглашенные театральные критики, актеры, писатели, деятели театров. Самым удивительным было появление Ивана Аксенова — мейерхольдовца. О нем говорили: «Нет бога, кроме Мейерхольдами Аксенов его пророк». Этот пророк Мейерхольда явился на генеральную репетицию «Обетованной земли» в синем комбинезоне, ставшим в ту пору униформой всех мейерхольдовцев. В течение некоторого времени и сам Мейерхольд появлялся в общественных местах в таком же синем комбинезоне. Но куда более удивительным было то, что уже после второго акта Аксенов аплодировал молодым актерам Четвертой студии нисколько не менее усердно, чем большинство публики в этом маленьком зале.

А в антракте, засунув руки в громадные накладные карманы комбинезона, ухмылялся в свою большую рыжую, почти ярко-красную бороду.

Уж не доставило ли и ему — мейерхольдовцу — удовольствие это представление сугубо литературной пьесы? Представление, словно нарочито противопоставленное Мейерхольду!

Но, может быть, ухмылялся и потому, что спектакль Четвертой студии не страшен был «левому фронту» —_: погоды в Москве сделать не мог! Погоды этот спектакль и не сделал, хотя москвичи охотно смотрели его — смотрели, как бы отдыхая от вертящихся колес в спектаклях театров «левого фронта».

Генеральный штаб «левого фронта» помещался в трех ми-

йутаХ ходьбы от новооткрытой Четвертой студий — только Са-довую-Триумфальиую пересечь — в большом здании бывшей оперетты «Зон». Ныне этого здания нет. На месте его построено здание «Зала Чайковского». Уже немногие москвичи помнят, что «Зал Чайковского» поначалу строился как новое театральное здание Мейерхольда. Однако театр Мейерхольда закрылся прежде, чем здание для его театра достроилось. Достраивалось оно уже как здание концертного зала. *

Итак, над входом в бывшую оперетту, видимая с любой точки огромной площади, чернела огромная надпись: «Левый фронт». Чуть пониже — «ГИТИС», что означало «Государственный институт театрального искусства». У ГИТИСа были три главные театральные мастерские: «ГВЫТМ» (Государ

ственные высшие театральные мастерские, которыми Мейерхольд руководил непосредственно), Опытно-героический театр Фердинандова и Mac-Фор, то есть «Мастерская Форрегера».

Борьба между ГИТИСом и многочисленными его противниками должна была стать главным событием сезона 1923 года. Форрегер даже публично заявил, что его мастерская Мас-Фор в случае нужды будет кулаками защищать свои права.

Шум вокруг ГИТИСа поднялся невообразимый. Заборы, стены домов были залеплены широковещательными ругательскими афишами как мейерхольдовцев, так и антимейерхоль-довцев. Еще прошлой зимой группа теоретиков «левого» театра устроила шумный вечер под названием «первый удар направо». По свидетельству самих же устроителей и участников (среди них был и Иван Аксенов), выступление провалилось лишь потому, что были «слова», когда нужны были «дела». Удар был направлен по академическим театрам, по «психологии» и по «нутру» в искусстве театров.

Первым и главным «делом» явилась постановка «Великодушного рогоносца» — фарса Кромелинка в переводе Ивана Аксенова. Поставил «Великодушного рогоносца» Всеволод Мейерхольд.

О ГИТИСе Мейерхольд как-то сказал на одном из диспутов:

«ГИТИС — единственное на планете место, где изучается наука о театре и строится театр». Старый театр, по словам Мейерхольда, утерял самое главное — человека. ГИТИС, мол, строит театр на искусстве здорового физически развитого человека.

Михаил Кольцов предложил мне написать о Мейерхольде для «Огонька».

< — Пойдите в ГВЫТМ, побеседуйте с Мейерхольдом, позна

комьтесь с их биомеханикой... и напишите для нас. Обо всем этом столько шумят, а в конце концов не только рядовые читатели, но и мы с вами толком не знаем, что это такое!

Мейерхольд жил на Новинском бульваре. И там же в глубине двора по соседству с его квартирой расположилась загадочная мастерская.

Я позвонил. Долго не отворяли. Наконец вышел сам Мейерхольд — в традиционном синем комбинезоне. Я назвался, сказал, что собираюсь писать о ГВЫТМе для «Огонька», хотел бы прежде всего послушать занятия, потом побеседовать с ним...

Мейерхольд хмуро оглядел меня и так же хмуро спросил, кто редактирует «Огонек».

— Михаил Кольцов.

— А еще кто?

— Ефим Зозуля...

Мейерхольд недовольным тоном сказал:

— О нас сейчас пишут всякие глупости. «Огонек», кажется, еще ничего не писал.

Я подтвердил, что в «Огоньке» о ГВЫТМе еще не писали.

С каких же позиций намерены вы судить нас? — спросил Мейерхольд.

Я ответил, что позиция моя может определиться после того, как я познакомлюсь с ГВЫТМом.