Необыкновенные собеседники

Андрей Соболь был писателем с именем, до революции книги его рассказов выходили в Петербурге. Он считался одним из видных руководителей Всероссийского союза писателей и уважаемым современным писателем. Андрей Михайлович говорил, что пишет каждый год по шести рассказов и раз в год собирает их в книгу. Соболь был умным, наблюдательным беллетристом, очень хорошим мастером диалога. Мастерство диалога и помогло ему написать его известную пьесу «Сирокко». Она с успехом прошла в Камерном театре у А. Я. Таирова.

Не знаю, сколько лет было тогда Андрею Соболю. Во всяком случае, был он в то время молод и талант его год от году рос. Несколько лет спустя жизнь этого писателя трагически оборвалась. Соболь страдал нервным заболеванием, и я помню темный печальный московский вечер, когда я прибежал к его другу Ефиму Зозуле с сообщением: только что на Тверском бульваре Андрей Михайлович покончил с собой!

Для Соболя литературные скандалы были невыносимы. Шумная, скандальная обстановка московских диспутов претила ему. Кажется, это был первый диспут, на котором я повстречался с ним. Первый и, по-видимому, последний.

Соболь стоял, весь сжавшись, морщась от шума, несшегося из зала, с ужасом прислушиваясь и приглядываясь к тому, что происходило на сцене. Вадим Шершеневич, негнущийся, элегантный, с саркастическим выражением лица, стоял в двух шагах от нас и громко, так что и в зале не могли его не слыхать, уничтожающе зло острил по адресу В. А. Поссе — докладчика на диспуте-митинге. По правде сказать, то, что говорил Поссе, трудно было назвать докладом. Я ожидал от Поссе другого. О нем я слышал очень давно, еще в мои гимназические годы, когда только издали — из глубокой провинции — следил за литературной жизнью обеих столиц. Поссе уже и тогда был очень известный деятель, издатель, редактор, популяризатор литературы и друг крупнейших современных писателей.

Но то, что на диспуте было объявлено как доклад Поссе, вообще не походило на сколько-нибудь серьезное суждение о литературе. Поссе огулом бранил всех современных поэтов. Прозы он вообще не касался. Собственно, прозы не касался Никто из выступавших на диспуте, хотя афиши возвещали Диспут о прозе и поэзии сегодняшнего дня.

Поссе говорил о поэзии. Он приводил строку из поэта и, еще не докончив ее, хихикал: «Ну разве это поэзия?» Он уверял, что Маяковский просто дурачит публику. Поэзия Маяковского, мол, не что иное, как неприкрытое шарлатанство: во всем творчестве Маяковского ни грана поэзии!

Поссе цитировал Маяковского, хихикал и, стоя боком к публике и лицом к кулисам, спрашивал: «Где тут поэзия? При чем тут литература? А? При чем?»

Часть публики аплодировала. Часть публики орала «Долой!». Свистели. Шикали. Одобряли. Кричали оратору:

— Вы кто такой?

— Я кто такой? — обиделся Поссе. И стал рассказывать о себе. Кого он печатал и с кем он водился. Какие журналы он редактировал. И в каких был отношениях с Горьким. И кто из знаменитых русских писателей считался с его именем и присылал ему свои книги и рукописи на отзыв.

Это не убедило аудиторию. Молодые люди в широкополых шляпах под командой «Наполеона» на табуретке выли и улюлюкали. Поссе так и не дали закончить.

Шершеневич за кулисами подошел к Соболю и ко мне:

— Пос...ли и хватит,—- сказал он.—Идем на сцену.

Соболь испуганно ухватился за мой рукав, словно его тащили, а он упирался. Шершеневич был уже на трибуне:

— Товарищи, что такое Поссе, вы знаете? Поссе — это специалист по бракоразводным делам! Балаганщик! Мы, участники сегодняшнего диспута, заявляем, что ничего общего с ним не имеем. С Поссе покончено! Диспут начинается заново!

Шум, визг, вой, свист, топот ног, возгласы одобрения были ответом на первые слова Шершеневича.

Что потом говорил Шершеневич, не помню. Рядом прозвучал испуганный голос Соболя:

— Я уйду, Миндлин. Я не смогу выступать в такой атмосфере. Как вы считаете? Мне уйти?

Я посоветовал ему уйти.

После Шершеневича на сцену из зала взобрался длинноволосый юноша в черной широкополой шляпе, в распахнутом пальтеце. Он деловито прошел за кулисы, не спеша вытащил оттуда на сцену два стула, на один из них сел, на другой положил ноги и в таком полулежачем положении начал:

— В Испании живут испанцы, а у нас всякие Поссе выступают с докладами...

Никакого диспута в тот вечер не произошло. Один за другим выходили на сцену поэты и читали стихи. Имажинисты. Беспредметники. Футуристы. Конструктивисты. Публика соде#-яась, свистела, Негодовала, изредка аплодировала — гШкеТей, молодому Сельвинскому, кому-то еще.

После поэтов снова начался митинг. Выступила интеллигентного вида провинциалка — так именно и назвала себя.

— Мы вернемся в провинцию, нас будут расспрашивать. Что мы скажем о современных поэтах? Что их множество! И только. Больше нам нечего сказать после сегодняшнего парада поэтов.

Кто-то доказывал:

— Современные поэты — сумасшедшие или жулики.

Позволил себе и я сказать несколько слов: