Необжитые пространства. Том 2. Позаранник

Я иду. Никому я не нужен.
И мне тоже не нужен никто.
А желанна зловещая стужа,
Она в поле и в душу метет.
Одичал я в сиротстве российском,
Я отбился от кровных основ,
Самозванно явившись «мессией»
Средь пустынных могильных холмов.
Что ищу в этом замкнутом круге?
Что хочу? Что легко обещал?
Но в упор мне ударила вьюга,
Что имел я, тотчас потерял.
Мать и сын мой в безмолвии неба,
Зрит их, плачет трава-мурава.
Темный голос с издевкой: «О, лепо!
Замутилась его голова!»
Замутилась и в стынь окунулась,
Будто прорубь, бездонная ночь.
И судьба потаясь отвернулась,
Ей самой даже стало невмочь.
Тянет жилы постылая мерзость.
День уходит. И сникнет второй.
Поле жизни под снегом померкнет.
Кто вздохнет над пропащей душой?

«Реальность – грубая надстройка…»

Реальность – грубая надстройка,
А кровля – плесень горбылей.
Стол. И окурок. Кучно строки.
Лицо подсолнуха желтей.
И это все неприхотливость,
Ни боль, ни сладости озноб.
Штрихом мелькнуло и простилось…
С ухмылкой вяло чешешь лоб.
А тут совсем загадок нету
(Иной под шкурою медведь!),
Коли под кроной столько света,
Увидишь – можешь умереть!
И я поэтому на равных
С березой рядышком стою,
И в душу речь струится плавно,
И молча я благодарю.
«Как жил – так и живи!» – вещает.
И я с дороги не собьюсь.
Всю землю не объять большую,
К тебе я кроной обернусь.
И мать во мне ты угадаешь,
Ее прояснятся черты.
Кто слеп, поэму им подаришь
Благой реальной красоты.

«Помолился на кукушкин плач…»

Помолился на кукушкин плач,
Повздыхал у траурной сирени,
Никому в округе не палач,
Свет не заслонял своею тенью.
Лобызаться ни к кому не лез,
Проповеди не читал блаженно.
Обегал сторонкой меня бес,
Хохоча с издевкой оглашенно,
Мол, ни там ни тут я не обрел
Ни тщеты, ни злата отвращенья,
Налегке босой полями шел,
Улыбаясь птицам и растеньям.
И пустой всегда была сума,
Хоть на дне б нечаянный орешек.
Всякого словесного дерьма
Слышал от того, кто с красной плешью.
Были средь людей ему сродни,
На виду они рога носили
Ночи напролет, а также дни
На худое прилагали силы,
Превращали в тлен цветущий лог
И дома от душ опустошали.
Я их желчь натужно превозмог,
Мне молитвы крепость придавали.
Возвращал я к жизни цвет земли,
Воскрешал людское оживленье.
Урожай просил я у зимы,
А у лета – песен, вдохновенья.

«В диких сумерках, нависших…»