— Что ты дорожишь мною, — шепотом произносит она, и его тут же захлестывает чувство вины.
— Я… Гермиона…
— Конечно, я об этом знала, но я не думала, что это настолько приятно слышать.
Ее глаза покраснели от продолжительных рыданий, а кожа вокруг глаз припухла. Собранные в хвост волосы давно превратились в беспорядочную копну. Тем не менее он по-прежнему считает ее воплощением красоты и мечтает, чтобы улыбка снова поселилась на ее лице.
ix.
Когда становится понятно, что все вокруг уже осведомлены, они больше не пытаются скрывать свои отношения. Гермиона признаётся ему в любви в учительской, в Большом зале, в коридорах школы между занятиями. Она целует его в макушку (конечно, избегая любопытных глаз учеников), держит его за руку под столом, а еще уговаривает его есть побольше.
Остальные профессора бросают на них любопытные взгляды, и любопытство сменяется настороженностью, когда они замечают, как на это отвечает Северус. Когда она его целует, он лишь бросает на нее сердитый взгляд (взгляд, говорящий «я люблю тебя»). Когда она обхватывает его ладонь под столом, он не говорит ничего и едва смотрит в ее сторону, тем временем поглаживая тыльную сторону ее ладони большим пальцем. Когда Гермиона отмечает, что ему стоит начать питаться лучше, он называет ее пронырливой, бестактной, невыносимой всезнайкой, которой стоит перестать совать свой не в меру любопытный нос в его дела, что в переводе означает ласковое «спасибо за заботу». Она лишь фыркает и называет его гнусным брюзгой в ответ. Но когда Гермиона во всеуслышание говорит, что любит его, а Северус одаривает ее кривой полуулыбкой, она расплывается в столь слепящей улыбке, словно только что получила приглашение отправиться в Париж и сыграть там свадьбу — не меньше.
Даже тогда, и тем более тогда, когда к ним приковано столько взглядов и столько любопытных ушей собрано вокруг, Северус не может заставить себя произнести эти слова в ответ. Поэтому он старается сказать это менее очевидными способами.
Северус приносит Гермионе чашку чая, приготовленного так, как она любит — два сахара и капля молока. Не забыв о печенье, он оставляет поднос с чаем дожидаться Гермиону на столике рядом с ее излюбленным креслом в углу учительской.
Однажды Северус замечает, как Гермиона потирает шею, уставшую после долгого дня, полного не слишком удачных заклинаний по трансфигурации. Он тихо встает позади ее кресла и принимается массировать ее шею, чувствуя, как мышцы расслабляются в умелых руках. Внезапно Гермиона хрипло выдыхает его имя, чем привлекает внимание присутствующих и заставляет Северуса отпрянуть. Ей совсем не хочется, чтобы он уходил, но красноречивым взглядом Северус обещает ей продолжить позже вечером в их комнатах.
Однажды во время десерта Минерва успевает отхватить последний кусочек яблочного пирога прямо из-под носа Гермионы. Северус лишь вздыхает и, не говоря ни слова, перекладывает свою порцию пирога на ее тарелку, вынужденный довольствоваться сливовым вместо его любимого яблочного. Однако он предпочтет давиться кислыми сливами, любуясь довольным лицом Гермионы, нежели есть яблочный пирог, глядя на ее кислое выражение лица. Северус замечает, что этот жест не ускользнул от внимания присутствующих, но он также отмечает, что ему совершенно все равно.
Это зашифровано в мелочах. Однажды вечером он застает Гермиону в учительской, погруженную в проверку домашних работ настолько, что она даже не замечает, что ее чернильница уже давно опустела. Северус украдкой заменяет ее на новую, при этом умудряясь остаться незамеченным. Когда по стечению обстоятельств они спускаются в Большой зал к обеду одновременно, он галантно отодвигает для нее стул, готовый отвесить язвительный комментарий в адрес любого, кто посмеет произнести на это хоть слово. Он вызывается провести все три отработки, которые Гермиона успела назначить до того, как слегла с простудой.
Он пытается сказать, что любит ее, не произнося ни слова, и Северус благодарен Гермионе за то, что, как ему кажется, она все понимает.
x.
Однако Северусу знаком вкус неудач. Ярким примером служит Святочный бал, на проведении которого по какой-то неведомой ему причине настаивает Минерва. К его глубокому сожалению, мероприятие неизменно приходится на канун Рождества. Северус предпочел бы провести этот вечер у камина в своих комнатах, пусть и украшенных разнообразной мишурой и неизменным атрибутом — праздничной елью. Все по настоянию Гермионы. И все же одна ель и со вкусом декорированные комнаты привлекали его куда больше напыщенного безобразия в виде украшенного к Святочному балу Большого зала.