Неодинокий Попсуев

– Крыльцо – погодь. Сперва к Валентину зайдем, чего это мы с тобой мимо его промахали? У него две дворняги, псовую охоту организуем! Как дворяне! «Особенности национальной охоты» видел? Ништяк! Ну, блин, вы даете! Помнишь? А-ха-ха!..

– Он обычно в гамаке спит, – сказал Попсуев. – Из старого бредня гамак соорудил.

Между березами в сетке никого не было.

– Снялся куда-то, – задумчиво произнес Викентий.

– С собаками?

– Да не, его псы попрятались, Помпея остерегаются. Где-нибудь тут.

– Руки вверх! – вдруг раздалось сзади. – Хэндэ хох, скинхеды!

Из кустов выскочили две собаки. Полкан-Помпей вздыбил шерсть и зарычал, но, признав своих, девушек, притворно отвернулся. Те заластились к нему. Из кустов вышел Валентин с бутылкой в руке.

– Чего с ранья принесло? – откашлялся он. – Не спится?

– У тебя там что, осталось? – потянулся взглядом Викентий в сторону бутылки.

– Есть манехо. На глоток. – Он протянул бутылку, в которой было как раз на глоток, грамм сто семьдесят.

Викентий в раздумье поглядел на бутылку, на Попсуева, предложил тому бутылку, но рукой как-то в сторону на отлет. Сергей отказался.

– Напрасно. – Викентий влил в себя, не делая даже одного глотка. – А-аа… Напрасно, напрасно… – Сорвал две смородинки, поморщился.

– Бутылку мне. – Валентин забрал ее. – Тару собираю. На черный день. Тридцать две до двух тысяч осталось.

– Да-а? А где держишь ее, тару-то?

– Тебе скажи! В бункере. Вервольф. Две накоплю – и сдам! О, погуляем!

– Кислая у тебя смородина. Чего бабы носятся с ней?

– Витамины.

– Много они понимают. А мы ведь к тебе, Валентин. Айда орлов брать. У его соседа сидят.

– Залезли? – обрадовался Валентин. – Погодь, рубаху натяну.

* * *

Перейра спал беспокойно. Часа в четыре утра донеслись звуки со двора, замаячили три фигуры, причем две вертикальные, а третья, самая крупная, горизонтальная, вдоль земли. «Берут на грудь», – решил Перейра.

Странно: самый крупный, а жила не та. Фигуры постояли, о чем-то беседуя и глядя на его домик. «Идите, идите сюда!» – Перейра поиграл топором. Он с вечера натянул перед дверью леску. Леска, понятно, не спасет, но и трусливого отпугнет. «Суньтесь, суньтесь!» Это он придумал в прошлый раз и сам под леску всякий час подлезал.

Трое постояли и ушли. Перейра видел, как они миновали соседский участок – обнаглели вконец, ходят как у себя дома! Один вообще замер возле куста, паразит! Отливает никак? Потом вышли на дорогу и пропали в темноте, из которой бухнул пару раз пес. Минут десять было тихо. Перейра принял остаток и уснул.

Пробуждение его было ужасным. Во сне он попал в паутину, которую плел сам, запутался в ней до состояния куколки и вдруг будто темечком увидел, как на него спускается сверху кто-то мохнатый, а он не может пошевелить пальцем. Грохот разбудил его в тот момент, когда мохнатый сидел у него на шее и (он чувствовал это!) прицеливался клювом к артерии.

Перейра подлетел над кроватью, больно ударившись головой о крюк в стене. В момент выхода из сна мохнатый обдал его горячим дыханием, и Перейра понял, что это мохнатая собака-людоед. Стучали и колотили в два окна и дверь. Лаяли собаки, причем во множестве. Сердце Перейры колотилось громче кулаков.

Машинально открыл щеколду, понимая, что поступает неправильно, но по-другому из-за ответственности момента и мужского достоинства поступить не мог. Перед ним застыло несколько мужиков в агрессивно-настороженных позах. Лица хмуры, жестки, но и расплывчаты. Их окружала свора собак. Точно, те, что погрызли людей. Никак суд Линча? Перейре показалось, что он весь почернел. Где же серп с молотом? Ведь я свой, свой!

Валентин с ревом пошел на злодея. Викентий ласково сказал Помпею:

– Полкаша, бери.

Громадный пес оперся лапами о плечи Перейры, возвышаясь над ним на целую собачью голову. «Это же тот, горизонтальный», – подумал Перейра.

– Да твою мать! – в отчаянии тонко крикнул он, отступив на шаг назад.

Пес упруго упал на передние лапы и собрался повторить стойку, но Сергей вылетел вперед и гаркнул:

– Наум! Иннокентий! Перейра! Его нельзя!

Пес от крика Попсуева замотал башкой. Зато все прочие собаки зашлись в злобном лае. Через минуту, вырванное из сна, срывалось с цепей все собачье общество. Через пять минут сбежались соседи, как минимум, с десяти участков.

Сеансы святого Валентина

Первым, кого увидел Попсуев утром, был Валентин Смирнов. Судя по всему, он находился в приподнятом настроении, стоял посреди своего участка и улыбался.

– Привет, поэт! Чего лыбишься?

– Сочиняю рекламу. Заготовки в зиму делаю, «валентиновки» – к Дню святого Валентина.

– Не знал, что в честь тебя день назвали!

– На огонек зайди под нашу кровлю, возьми рекламу – двигатель торговли! – проорал Валентин.

* * *