Неодолимые

Бригада анархистов, в которой служила Франческа, занимала позиции в другом секторе оборонительных линий под Мадридом. Солдат, взявший записку и фотографию от Мигеля, разыскал Франческу на окраине одной деревушки, где пулеметчики после горячего боя приводили в порядок оружие. Франческа, командовавшая взводом, бегала от расчета к расчету, звонила по телефону снабженцам и требовала немедленно подвезти патроны.

— Сеньорита, — отозвал ее в сторонку солдат.

— Чего тебе, — сердито откликнулась Франческа, недовольная, что ее, командира пулеметного взвода, величают так по-граждански. — Устава не знаешь?

— Письмо вам, — не извинившись, протянул записку посыльный.

— От кого?

Но солдат уже побежал к своим.

Франческа разорвала конверт, увидела фотографию и побледнела.

— Педро, — позвала девушка своего заместителя.

К Франческе подбежал щеголеватый подтянутый испанец в красивых галифе.

— Слушаю, командир.

— Останешься за меня. А я в Мадрид должна съездить. Смотрите здесь. Хотя франкисты и молчат, но глаз с них не спускать.

— Ладно, а зачем тебе в Мадрид? Случилось что-нибудь?

— Случилось.

Она сразу позвонила командиру, отпросилась съездить в Мадрид на два дня. Тот посоветовал переодеться в гражданское, так как по дороге и предместьях шныряют вражеские лазутчики, люди пятой колонны.

10

С тех пор как Павлито послал фотографию и записку Франческе, беспокойство не покидало его. Он все время терзался тем, что не может навестить Мигеля в госпитале. Бесконечные напряженные бои под Мадридом, частые передислокации, неотложные дела не позволяли выбраться в столицу. И хотя бригада держала оборону почти у самых стен Мадрида, попасть в госпиталь он не мог. И только спустя несколько дней, когда на фронте наступило короткое затишье, такая возможность представилась. Однажды утром Энрике Листер разыскал Павлито у пулеметчиков и, отозвав в сторонку, спросил:

— Хочешь поехать в Мадрид?

— Если надо…

— Надо, — коротко подтвердил Листер. — Поедем на митинг, потом полдня в твоем распоряжении. Ты ведь говорил, что у тебя друг в госпитале лежит.

Павлито забежал к себе. Достал из походного чемоданчика каким-то чудом уцелевшую пачку «Казбека», взял из стоявшей в углу корзинки апельсины. И только успел завернуть нехитрую поклажу, как на пороге показался Энрике Листер.

— Ну как, готов?

Они вышли во двор. Час быстрой езды, и шофер Пако, улыбаясь, ласково произнес: «Вот он, наш красавец Мадрид».

Когда Листер и Павлито подъехали к зданию театра, шум вокруг стоял невероятный. Большое число людей, словно потревоженный улей, толкались возле подъезда. Все что-то кричали, быстро и резко жестикулировали, пытались приступом взять дверь.

У Павлито невольно сорвался вопрос:

— Как мы пройдем?

Листер махнул рукой: «Не беда» — и подал знак следовать за ним. Они двинулись вперед. Люди, узнав Листера, приветливо расступились, образовав живой коридор.

На митинге выступало много делегатов: анархисты, левые республиканцы, коммунисты, члены социалистической партии. Каждое слово бурно комментировалось сидящими в зале, и председатель каждый раз тщетно призывал аудиторию к порядку.

На улицу вышли вместе и, договорившись встретиться через три часа в Доме партии, заторопились по своим делам.

Центральный военный госпиталь знал почти каждый горожанин, и поэтому Павлито быстро разыскал его. Безмятежно напевая веселую мелодию и весело размахивая неуклюжим пакетом с гостинцами, Павлито решительно направился к большому старинному зданию.

— Буэнос диес, — произнес он, подходя к старику смотрителю, глаза которого, словно буравчики, прощупывали посетителя.

— Русский? Интернационалист? — неожиданно перешел на русский язык старик.

— Доброволец. А вы где выучили русский? — несколько растерялся Павлито.

— Ну, где выучил, там меня уже нет. Но, если тебя очень интересует, скажу. Ездил на заработки во Францию, дома руки свои приложить было негде. В Лионе жил и работал вместе с вашими русскими, с теми, что по глупости бежали от революции. Вот, живя с ними, и выучил язык. Ну, да ладно, ты-то зачем пожаловал?

— Друг у меня лежит здесь, раненый. Наведать надо.

— Друга обязательно надо навестить, — поддакнул дед. — Без этого никак нельзя. Товарищество — оружие крепкое и надежное.

— Ну, пойду, — попытался Павлито бочком протиснуться мимо деда.

— Куда? — вытаращил глаза настырный сторож.

— Куда, куда? В палату!

— Э, нет, сынок, так не пойдет. Сегодня посещения запрещены, пустить не могу. Приказ есть приказ. Ты человек военный и должен понимать.

— Но я с фронта, у меня несколько часов.

— А раненым необходим режим, тишина, спокойствие. Ты хочешь, чтобы твой друг выздоровел быстро?

Павлито смотрел на въедливого старичка и не мог понять: шутит он или всерьез не собирается пропускать?

— Нет, я тебя спрашиваю, — крутил крючковатым пальцем дед пуговицу на френче, — ты хочешь, чтобы твой камарада быстро поправился?

— Ну, хочу.

— Тогда давай пакет, я ему передам, а ты ступай от греха подальше. А то выйдет врач, и тебе тогда несдобровать.