Неолиберализм и реставрация классовой власти

Именно в этом контексте избыточные средства, вводимые в обращение через нью-йоркские инвестиционные банки, рассеялись по всему миру. До сих пор большинство американских инвестиций, поступивших в развивающийся мир в послевоенный период, носит вполне определенный характер: они связаны главным образом с эксплуатацией сырьевых ресурсов (нефть, полезные ископаемые, сельскохозяйственная продукция) или развитием особых рынков (телекоммуникации и т. д.). Нью-йоркские инвестиционные банки всегда проявляли международную активность, но после 1973 года они стали еще более активными, хотя и меньше занимались прямыми инвестициями.²⁰ Это требовало либерализации международного кредита и финансовых рынков, и США стали активно продвигать и поддерживать такую стратегию почти сразу же после волкеровского шока. Инвестиционные банки первоначально сосредоточились на предоставлении прямых займов иностранным правительствам. Жаждущие кредитов развивающиеся страны на деле заманивались в долговую / кредитную ловушку, а инвестиционные банки при поддержке имперской мощи Соединенных Штатов могли требовать более подходящей нормы прибыли, чем они могли бы получить у себя в стране.²¹ Поскольку займы предоставлялись в американских долларах, даже самое скромное, не говоря уже о резком, повышение американской учетной ставки легко могло привести уязвимые страны к кризису неплатежей. В этом случае нью-йоркские инвестиционные банки столкнулись бы с серьезными убытками. Первый серьезный прецедент наступил вслед за волкеровским шоком, поставившим Мексику в 1982–1984 годах на грань кризиса неплатежей. Рейгановская администрация, которая всерьез задумывалась об отказе от поддержки МВФ на первом году своего существования, нашла способ объединить возможности министерства финансов США и МВФ для выхода из этого тупика, списав долг взамен на структурные реформы. Для этого, конечно, нужно было, чтобы МВФ перешел от кейнсианской к монетаристской системе координат (и этот переход произошел довольно быстро: МВФ стал глобальным центром влияния для новой монетаристской ортодоксии в экономической теории). Взамен на реструктуризацию долга от Мексики требовали проведения институциональных реформ — таких, как сокращение социальных расходов, слабое трудовое законодательство и приватизация. Эта процедура стала называться «структурным регулированием». Мексику, таким образом, затолкали в растущую колонну неолиберальных государств, и с тех пор МВФ стал ключевым инструментом продвижения и во многих случаях принудительного навязывания неолиберальной политики во всем мире.²²

Пример Мексики показал наличие одного ключевого различия между либерализмом и неолиберализмом: при первом кредиторы несут убытки, возникающие вследствие плохих инвестиционных решений, тогда как при последнем заемщиков заставляют государственными и международными силами взять на себя издержки, связанные с выплатой долга, независимо от последствий для жизни и благосостояния местного населения. Если для этого требовалась продажа по дешевке активов иностранным компаниям, то так и делалось. С этими нововведениями на финансовых рынках на глобальном уровне система неолиберализма, по сути, приняла свою окончательную форму. Как показали Дюмениль и Леви, в результате высшие классы в Соединенных Штатах получили возможность выкачивать высокую норму прибыли из остального мира.²³