Неоновые Боги

будто готова сразить любого, кто встанет между ней и мной, и я выдавливаю улыбку.

— Персефона, ты просто исчезла. Все отчаянно ищут тебя.

Я перевариваю это утверждение, разбирая его на части. Все отчаянно ищут меня? Они уже упоминали маму раньше, но до сих пор я не мог связать все воедино. Не имеет никакого смысла, что она уже не знает моего местоположения, потому что…

— Зевс знает, где я.

— Что?

— Его люди следовали за мной всю дорогу до Кипарисового моста. — При мысли об этом меня

бросает в дрожь. Я не сомневаюсь, что у них были инструкции отвезти меня обратно, но они могли легко схватить меня в нескольких кварталах от башни Додона. Они решили преследовать меня, чтобы усилить мое отчаяние и страх. Ни один подчиненный Зевса не осмелился бы сделать что-то подобное со своей предполагаемой невестой… если только им не приказал сам Зевс.

— Он ведет себя так, будто не знает, где я?

— Да. — Гнев еще не совсем исчез из голоса Каллисто, но он поутих. — Он говорит об организации

поисковых отрядов, а мама трепещет у его локтя, как будто она еще не приказала сделать то же самое со своими людьми. Он также мобилизовал свои частные силы безопасности.

— Но зачем ему это делать, если он уже знает, где я нахожусь?

Психея прочищает горло.

— Ты переходил по Кипарисовому мосту?

Черт. Я не хотела, чтобы это ускользнуло. Я закрываю глаза.

— Я в нижнем городе.

Каллисто фыркает.

— Это не должно иметь значения для Зевса.

Она никогда не обращала особого внимания на слухи о том, что пересечь реку почти так же невозможно, как покинуть Олимп. Честно говоря, я тоже не совсем в это верила, пока не почувствовала это ужасное давление, когда сделала это.

— Если только… — Эвридика овладела своими эмоциями, и я практически вижу, как у нее

кружится голова. Она играет легкомысленную девицу, когда ей это удобно, но она, наверное, самая умная из нас четверых.

— Раньше город был разделен на три части. Зевс, Посейдон, Аид.

— Это было давно, — бормочет Психея. — Зевс и Посейдон теперь работают вместе. А Аид — это

миф. Мы с Персефоной как раз говорили об этом сегодня вечером.

— Если бы он не был мифом, Аидабыло бы достаточно, чтобы заставить Зевса задуматься.

Каллисто фыркает.

— За исключением того, что даже если бы он существовал, он ни за что не был бы таким же

плохим, как Зевс.

— Он не такой. — Слова вырываются наружу, несмотря на все мои усилия удержать их внутри.

Черт возьми, я хотела держать их подальше от этого, но, очевидно, это не сработает. Я должна была догадаться об этом в тот момент, когда набрал номер Эвридики. За пенни, за фунт. Я прочищаю горло.

— Неважно, кто он, он не так плох, как Зевс.

Голоса моих сестер сливаются, когда они выражают свое потрясение.

— Что?

— Ты ударился головой, когда убегал от этих придурков?

— Персефона, твоя одержимость выходит из-под контроля.

Я вздыхаю.

— У меня нет галлюцинаций, и я не ударился головой. — Лучше не говорить

им о моих ногах или о том факте, что я все еще немного дрожу, даже после того, как меня укутали. — Он настоящий, и он был здесь все это время.

Мои сестры снова молчат, переваривая это. Каллисто ругается.

— Люди бы знали.

Это должно было быть так. Тот факт, что мы все это время считали его мифом, говорит о большем влиянии, которое хотели стереть об Аида с лица Олимпа. Это говорит о вмешательстве Зевса, потому что у кого еще есть сила провернуть что-то подобное? Может быть, Посейдон, но если это не касается моря и доков, то его, похоже, это не волнует. Ни один из остальных Тринадцати не обладает такой властью, как унаследованные роли. Никто из них не посмел бы присвоить себе титул Аида, по крайней мере, в одиночку.

Но тогда никто на самом деле не говорит о том, как мало пересечений между верхним и нижним городом. Это просто воспринимается так, как есть. Даже я никогда не сомневалась в этом, а я сомневаюсь во многом другом, когда речь заходит об Олимпе и Тринадцати.

Наконец, Психея говорит:

— Что тебе от нас нужно?

Я напряженно думаю. Мне нужно продержаться только до своего дня рождения, а потом я свободна. Трастовый фонд, созданный нашей бабушкой, тогда переходит ко мне, и мне больше никогда не придется полагаться ни на свою мать, ни на кого-либо в Олимпе. Но не раньше, чем мне исполнится двадцать пять лет. Теперь у меня есть кое-какие собственные средства, но на самом деле они мне не принадлежат. Они принадлежат моей матери. Я могла бы попросить сестер принести мне сумочку, но мама уже заморозила мои счета. Ей нравится делать это, чтобы наказать нас, и она захочет убедиться, что я приползу обратно после такого унижения. Более того, я не хочу, чтобы мои сестры были в нижнем городе, даже если бы они могли перебраться через реку Стикс. Не тогда, когда опасность, кажется, подстерегает за каждым углом.

На самом деле, есть только один ответ.

— Я собираюсь что-нибудь придумать, но я не вернусь. Не сейчас.

— Персефона, это не план. — Каллисто тяжело вздыхает. — У тебя нет денег, нет телефона,