Неоновые Боги

— Психея предпочитает «летать» незаметно. Она никогда не дает им знать, о чем она думает, и

иногда кажется, что весь Олимп любит ее за это. Она в некотором роде законодатель моды, но она заставляет это выглядеть легко, как будто она не утруждает себя попытками. — Хотя иногда я ловлю пустой взгляд в ее глазах, когда она думает, что никто не смотрит. У нее никогда не было такого взгляда до того, как мама стала Деметрой.

Я прочищаю горло.

— Каллисто не играет никакой роли. Она действительно такая свирепая, какой кажется. Она

ненавидит Тринадцать, ненавидит Олимп, ненавидит всех, кроме нас. — Я снова и снова задаюсь вопросом, почему она не ушла. Она единственная из нас, у кого есть доступ к ее трастовому фонду, и вместо того, чтобы использовать его для создания спасательного люка, она, похоже, только глубже погрузилась в свою ненависть.

Аид медленно накручивает прядь моих волос на палец.

— А ты?

— Кто-то должен поддерживать мир. Это была моя роль в нашей маленькой семейной ячейке

еще до того, как мы поднялись по социальной и политической лестнице на Олимпе, поэтому было естественно расширить ее. Я улаживаю дела, строю планы и приглашаю всех на борт. Это не должно было длиться вечно. Только до тех пор, пока я не смогу вывести отсюда свой корабль.

Я никогда не могла предвидеть, что ношение маски милой, послушной дочери может быть тем самым, что навсегда запрет меня здесь.

Глава 11Аид

Требуется больше решимости, чем я ожидаю, чтобы покинуть постель Персефоны после того, как она заснет. Мне так приятно держать ее в своих объятиях. Слишком хорошо. Это все равно что проснуться и обнаружить, что счастливый сон все это время был реальным, и эта фантазия — единственное, чего я не могу допустить. Это, в конечном счете, и толкает меня поцеловать ее в висок и уйти.

Усталость давит на меня, но я не смогу отдохнуть до того, как совершу свой ночной обход. Это принуждение, которому я поддавался слишком много раз, и сегодняшний вечер не исключение. Хотя я стал лучше, чем был раньше. В какой-то момент я не мог закрыть глаза, прежде чем не проверил каждую дверь и окно в этом доме. Теперь это только двери и окна первого этажа, заканчивающиеся остановкой в нашем центре безопасности. Мои люди никогда не комментируют, что я проверяю их работу, и я это ценю. Дело не столько в их возможностях, сколько в страхе, который лижет мне пятки, когда я теряю бдительность.

Я не ожидал, что присутствие Персефоны в доме ухудшит мое самочувствие. Я обещал ей свою защиту, дал слово, что здесь она будет в безопасности. Угрозы Тринадцати может быть достаточно, чтобы сдержать Зевса, но если он решит, что стоит рискнуть и предпринять атаку, которую, возможно, не отследят…

Неужели он действительно подожжет это место, зная, что Персефона внутри?

Я знаю ответ еще до того, как эта мысль появилась у меня в голове. Конечно, он бы так и сделал. Пока нет, нет, не тогда, когда он все еще думает, что у него есть шанс вернуть ее. Но безрассудство его людей, преследующих ее на таком расстоянии, доказывает, что если он когда-нибудь решит, что она вне его досягаемости, он без колебаний нанесет удар. Лучше бы она умерла, чем принадлежала кому-то другому, особенно мне.

Это то, что мне нужно сказать ей, но последнее, чего я хочу, — это возобновить страх, который я увидел в ее глазах в первую ночь. Она чувствует себя здесь в безопасности, и я хочу быть чертовски уверен, что не предам доверие, которое она мне оказала. Мое колебание рассказать ей все в подробностях говорит мне больше, чем ей, и мне нужно исправить это завтра, независимо от того, как мало мне нравится эта идея.

В тот момент, когда я вхожу в свою спальню, я знаю, что я не один. Я двигаюсь к пистолету, который держу в магнитном сейфе, спрятанном под боковым столиком, но делаю только один шаг, когда из темноты раздается женский голос.

— Удиви друга и чуть не получи пулю в придачу. Тц, тц.

Часть напряжения покидает меня, усталость поднимается вслед за ней. Я хмуро вглядываюсь в темноту.

— Что ты здесь делаешь, Гермес?

Она вальсирует из моего шкафа, один из моих самых дорогих галстуков обернут вокруг ее руки, и одаривает меня яркой улыбкой.

— Я хотела тебя увидеть.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

— Больше похоже, что ты вернулась за остатками моего винного погреба.

— Ну, конечно, и это тоже. — Она отходит в сторону, когда я захожу в свой шкаф и снимаю куртку.

Гермес прислоняется к дверному косяку. — Знаешь, когда ты запираешь все свои окна и двери, это посылает твоим друзьям особое послание. Как будто тебе не нужна компания.

— У меня нет друзей.

— Да, да, ты одинокая гора одиночества.

Она отмахивается.

Я вешаю куртку на место и сбрасываю туфли. — Это не значит, что это удерживает тебя.

— Это достаточно верно. — Она смеется, звук обманчиво громкий, учитывая, какая она маленькая. Этот смех — одна из причин, по которой я не пытался повысить свою безопасность.

Как бы ни раздражали меня выходки ее и Диониса, дом кажется менее большим и угрожающим, когда они рядом.

Она хмуро смотрит на меня и указывает на мою рубашку и брюки.