Неоновые Боги

— Да, сэр. — Она приподнимается на цыпочки и целует меня в щеку. — Отведи меня туда, в твое

любимое место, где можно поесть.

Вот оно снова, ощущение того, что я делюсь с этой женщиной частицами себя, которые больше никто не видит. О том, как она ценит и наслаждается частицами меня, которые не являются частью строго Аида, правителем нижнего города, теневым членом Тринадцати. В такие моменты, как этот, она как будто действительно видит меня, и это опьяняет до крайности.

Мы заканчиваем у киоска с шаурмой, и я киваю Дэмиену за прилавком. Он улыбается мне.

— Давно не виделись.

— Привет. — Я подталкиваю Персефону ближе к кабинке. — Дэмиен, это Персефона. Персефона,

это Дэмиен. Его семья продавала шаурму на Олимпе, как долго? Три поколения?

— Пять. — Он смеется. — Хотя, если ты спросишь моего дядю, сейчас ближе к десяти, и, кроме

того, мы можем проследить наши линии до Греции до какого-то главного повара, который обслуживал самого Цезаря.

— Я верю в это. — смеюсь так, как он этого хочет. Мы обменивались подобными репликами

десятки раз, но ему это нравится, так что я более чем счастлив побаловать его.

— Нам два как обычно.

— Сейчас подойду. — Ему требуется несколько минут, чтобы собрать шаурму, и я позволяю себе

наслаждаться тем, как его плавные движения говорят о годах практики. Я до сих пор помню, как приходил сюда подростком и наблюдал, как отец Дэмиена проводит его через процесс принятия заказа и изготовления шаурмы, наблюдая за своим сыном с терпением и любовью, которым я завидовал. У них хорошие отношения, и это было то, что я хотел понежиться на периферии, особенно в те тревожные подростковые годы.

Дэмиен поднимает гироскопы.

— Бесплатно.

— Тебе лучше знать. — Я вытаскиваю наличные из кармана и кладу их на прилавок, игнорируя

его нерешительные протесты. Это тоже мы делаем почти каждый раз, когда я приезжаю. Я принимаю гироскопы и передаю один Персефоне.

— Сюда. — Я веду ее за угол склада туда, где несколько столов и стульев были расставлены и

прислонены к стене. Есть несколько похожих зон отдыха, разбросанных по всему району, так что независимо от того, где ты покупаешь еду, не нужно далеко ходить, чтобы найти место, где можно посидеть и поесть.

Я оглядываюсь и вижу, что Персефона смотрит на меня со странным выражением на лице. Я хмурюсь.

— Что?

— Как часто ты сюда спускаешься?

Мою кожу покалывает, и у меня возникает неприятное подозрение, что я краснею.

— Обычно, по крайней мере, раз в неделю. — Когда она просто продолжает пялиться, мне

приходится бороться с собой, чтобы не переступить с ноги на ногу. — Я нахожу хаос успокаивающим.

— Это не настоящая причина.

И снова она слишком проницательна. Как ни странно, я не возражаю против подробностей.

— Это всего лишь небольшая часть населения нижнего города, но мне нравится видеть, как

люди здесь занимаются своими делами. Так обычно и нормально.

Она разворачивает свою шаурму.

— Потому что они в безопасности.

— Да.

— Потому что ты заставляешь их чувствствовать себя в безопасными. — Она откусывает кусочек,

прежде чем я успеваю ответить, и издает откровенный сексуальный стон.

— Боги, Аид. Это потрясающе.

Мы едим в тишине, и абсолютная нормальность этого момента ударяет меня прямо в грудь. На какое-то время мы с Персефоной могли бы стать двумя нормальными людьми, путешествующими по миру без того, чтобы весь Олимп угрожал рухнуть, если мы сделаем неверный шаг. Это может быть первое свидание, или третье, или одно через десять лет. Я закрываю глаза и отгоняю эту мысль. Мы ненормальные, и это не свидание, и в конце нашего совместного времени Персефона покинет Олимп. Через десять лет я, возможно, буду в этом самом месте, наслаждаясь шаурмой в одиночестве, как и бесчисленное количество раз в прошлом, но она будет где-то далеко, живя той жизнью, для которой всегда предназначалась.

Ее пустая обертка шуршит, когда она комкает ее. Она наклоняется вперед с напряженным выражением лица.

— Покажи мне все.

— Мы никак не сможем увидеть все это сегодня вечером. — Прежде чем она успеет поникнуть, я

продолжаю. — Но ты можешь немного побродить сегодня вечером и возвращаться каждые несколько дней, пока не увидишь все, что захочешь.

Улыбка, которую она мне дарит, такая чистая, что кажется, будто она вскрыла мою грудину и обхватила кулаком мое сердце.

— Обещаешь?

Как будто я мог отказать ей в этом простом удовольствии. Как будто я мог отказать ей в каком-либо удовольствии.

— Обещаю.

Мы проводим час, бродя по стойлам, прежде чем я веду Персефону обратно ко выходу. За это время ей удалось очаровать каждого встречного, и в итоге мы получили охапку пакетов, наполненных конфетами, платье, которое привлекло ее внимание, и три стеклянные фигурки для ее сестер. Я почти чувствую себя виноватым за то, что сократил ее время, но мудрость этого становится очевидной, когда мы возвращаемся домой. К тому времени, как мы добираемся до нашего квартала, Персефона опирается на меня.

— Я не устала

Я борюсь с улыбкой.

— Конечно.

— Я не устала. Я просто экономлю энергию.

— Мм-хмм. — Я закрываю за нами дверь и рассматриваю ее. — Тогда я полагаю, что