Неоновые Боги

отвлечься от щенков. О мои боги, они такие мягкие.

Я изучаю его лицо. Он выглядит почти огорченным.

— Что не так?

— Ничего.

Я морщу нос.

— Твои слова говорят «ничего», но выражение твоего лица говорит о чем-то совершенно другом.

Он вздыхает, но не так, как будто он раздражен. Больше похоже на то, что он сдается.

— Они очень милые. — Он наклоняется и осторожно берет одного из них на руки. Теперь он

действительно выглядит огорченным. — Их не следовало так оставлять.

Я осознаю, что Гейл возвращается к компьютеру вместе с женщиной, которая, должно быть, ее мать, давая нам пространство и, по крайней мере, иллюзию уединения.

— Такое часто случается, особенно если они не чистокровные. Они, по сути, бесполезны для

заводчиков и просто требуют большего количества ртов для кормления. Это дерьмово.

— Дерьмово, — вторит Аид. Щенок утыкается носом ему в грудь и со вздохом устраивается у него

на руках. Он гладит его по голове одним пальцем, как будто боится причинить ему боль. — Это ужасно, когда тебя не хотят.

Мое сердце болезненно сжимается. Я говорю, прежде чем даю себе возможность подумать.

— Тебе следует забрать одного из них.

Она права насчет этого большого пустого дома, и никто не любит тебя так, как собака. Он или она завоюет тебя прежде, чем ты успеешь оглянуться.

Он созерцает щенка, все еще методично поглаживая его.

— Это не очень хорошая идея.

— Почему?

— Легче не беспокоиться.

Я могла бы рассмеяться, если бы в комнате осталось хоть немного воздуха. Аид может притворяться, что ему все равно, но этот человек беспокоится больше, чем кто-либо другой, кого я когда-либо встречала. Он слишком старается держать людей на расстоянии, но, очевидно, не заметил, как эпически потерпел неудачу. Я не уверена, что должна быть тем, кто скажет ему, что мое дело отодвинуть занавес и показать ему правду о его обстоятельствах. Я не являюсь постоянным элементом его жизни. Эта мысль оставляет во мне чувство пустоты.

Внезапно я преисполнилась решимости убедить его купить этого щенка. Мысль об Аиде, одиноко бродящем по коридорам своего дома после того, как я уйду, повелителе пустоты и печали… Я этого не вынесу. Я не могу позволить этому случиться.

— Аид, ты должен взять щенка.

Он наконец смотрит на меня.

— Это важно для тебя.

— Да. — Когда он просто ждет, я даю ему кусочек правды. — У каждого должно быть домашнее

животное хотя бы раз в жизни. Это такое благословение, и я думаю, что это сделало бы тебя счастливым. Мне нравится думать, что ты счастлив, Аид. — Последнее звучит почти как признание. Как секрет, только между нами.

Он долго смотрит на меня, и я не могу понять, что происходит в его темных глазах. Он тоже думает о надвигающемся на нас крайнем сроке? Невозможно сказать. Наконец он медленно кивает.

— Может быть, собака не была бы плохой идеей.

Я не могу удержаться, чтобы не затаить дыхание.

— Правда?

— Да. — Его внимание переключается на оставшихся двух щенков. — Ему будет ужасно одиноко

без своих однопометников.

— Эм. — Я почти уверена, что мои глаза вот-вот выскочат из орбит. — Что?

Вместо того чтобы ответить прямо, он повышает голос.

— Гейл? — Когда она появляется снова, он кивает на щенков. — Мы возьмем их всех.

Она поджимает губы.

— Я не из тех, кто говорит тебе, как вести дела.

Он выгибает бровь.

— Когда это тебя останавливало?

— Три собаки — это много, Аид. Три щенка? Ты откусываешь больше, чем можешь прожевать. -

Она указывает на щенков. — И они изжуют в дерьмо твои дорогие туфли.

Его это не смущает. Он сам встал на этот путь, и его не переубедишь.

— Я выплачу персоналу надбавку за вредные привычки. Все будет хорошо.

На мгновение мне кажется, что она продолжит спорить, но в конце концов она пожимает плечами.

— Не приходи ко мне плакаться через неделю или две, когда у них действительно начнут

резаться зубы.

— Не буду.

Один последний взгляд, и она качает головой.

— Лучше позови кого-нибудь из своих людей, чтобы они помогли принести и унести. Ты не

приспособлен для щенков, так что нам нужно будет тебя загрузить.

— Считай, что это сделано. Мы достанем все, что ты сочтешь нужным.

Она уходит, все еще качая головой и бормоча что-то об упрямых мужчинах. Я поворачиваюсь обратно к Аиду и не могу удержаться от широкой ухмылки.

— Ты покупаешь трех собак.

— Мы покупаем трех собак. — Он легко поднимается на ноги, щенок все еще укачивается у него

на руках. — Ты должна была бы уже знать, что я не могу сказать тебе «нет», Персефона. Ты обращаешь на меня свои большие карие глаза, и я словно пластилин в твоих руках.

Я фыркаю. Я ничего не могу с этим поделать. — Ты полон дерьма.

— Следи за языком, — бормочет он, веселье освещает его глаза.

Я расхохоталась. Головокружение, пронизывающее меня, — это чистое, неразбавленное счастье. Чувство, на которое я не имею права, не сейчас, когда все нависло над нашими головами, но почему-то это делает его более ценным. Я хочу цепляться за этот момент, отбросить реальность и позволить нам провести это время без перерыва.