Неоновые росчерки

Не тот страх, что делает человека трусом. А, скорее, тот, что назидательно, в унисон с совестью, напоминает человеку о его вине в катастрофических последствиях для других людей. Страх, который накладывает ответственность за чужие судьбы и за цену возможных ошибок, способных обернуться настоящими бедами.

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Вторник, 24 марта.

Когда возмущенные журналисты, наконец, разъехались, Стас разрешил мне войти в автомобиль для перевозки арестованных.

Я попросила его, чтобы он приказал всем отойти подальше от 'Урала', в кузове, которого сейчас обитало чудовище.

Несмотря на то, что я сама убедила Корнилова позволить мне увидеть воспоминания задержанного убийцы, меня одолевали подкатывающие приступы навязчивого опасения.

Я отчетливо могла себе представить, что может ожидать меня в сознании кровожадного озлобленного садиста, испытывающего неземное 'удовлетворение' от причинения боли беспомощной жертве.

Не могу сказать, что я была к этому готова. Я бы, разумеется, предпочла вообще никогда не находиться поблизости от людей, совершивших предумышленные убийства. И ещё меньше, хотела бы видеть воспоминания людей, которым не посчастливилось примерить на себе роль жертвы, какого-нибудь психопата.

Мне потребовалось время, чтобы собраться с духом.

Несколько минут, в одиночестве, я стояла перед полицейским 'Уралом', с узкими зарешеченными окнами в сером кузове.

Я настояла, чтобы меня оставили одну. Чтобы никого другого, кроме меня и задержанного преступника, внутри автозака не было.

Стас был против. Его ужасала сама мысль, что я могу остаться наедине с одним из 'Масок'. Ему было невыносимо даже представить, что я буду одна, один на один, с тем, кто пытал, резал и убивал Татьяну Белкину, кто измывался на Неклюдовым и, кто терзал тело несчастной Сомовой.

Но, так было нужно. Любое присутствие, любой лишний человек, мог затмить воспоминания убийцы и помешать мне увидеть что-то, что могло бы помочь поймать остальных 'Масок'.

Я вздохнула. Ощущение было, как перед прыжком с вышки в бассейне. Только вместо воды... Непроглядное, густое и вязкое болото. Оно непроницаемо чёрное, с грязно-багровыми, кровавыми разводами. Тьма и кровь, безудержный страх и бесконечная боль.

И у этого болота нет дна, нет берегов, и ограничено оно лишь извращенным, порченным, кошмарным сознанием, в котором существует.

Я снова вздохнула, с отчаянием, чуть сжала кулаки и шагнула вперёд. Звук моего шага, казалось, раздался со шквальным эхом, поднимающимся ввысь и вибрирующим в хрустящем от мороза воздухе.

Я сделала второй шаг. Он был намного тяжелее первого. Тело, как будто, стало каменным и вялым одновременно. Мне буквально приходилось прилагать усилия, чтобы пройти каких-то несчастных десять шагов до автозака.

Я смотрела на дверцу кузова. Сейчас я зайду туда и окажусь в одной клетке со зверем, в низменной человеческой интерпретации.

Последние несколько шагов до машины, были такими, будто я шагала по пояс в воде и плотность в ней была, как в израильском Мёртвом море, в котором подобные действия и вовсе невозможны.

Открыв дверцу автозака, я поднялась по узким металлическим ступеням и вошла внутрь.

Короткий всплеск стремительно нарастающего чувства опасности. На несколько секунд цепенящее ощущение сковало, сжало и сжевало мое тело. А, в следующий миг я увидела его.

В рассеивающемся утреннем, серо-голубом сумраке, при тусклом свете из зарешеченных окон, он сидел в дальнем конце кузова.

Между нами было около пяти-шести метров и крепкая решетка, разделявшая кузов на две половины.

Он, один из них, один из тех чудовищ в сияющих зловещих Масках, сидел здесь, напротив меня. Вольготно восседая на сидении подле стены, он свесил голову вниз и его жирные русые патлы немного скрывали лицо.

Я сделала несколько шагов, приблизившись к решетке. Я не отводила от него взгляда и поймала себя на мысли, что мне хочется взглянуть ему в лицо и посмотреть в глаза.

Я не хочу запоминать его под личиной маски, я хочу увидеть, кто под ней скрывался. Когда он будет возвращаться в кошмарах, когда я буду вновь и вновь погружаться в его воспоминания или воспоминания его жертв, я хочу видеть лицо человека, а не маску убийцы.

Когда узнаешь и понимаешь, что перед тобой человек, с физической и биологической точки зрения, мало чем от тебя отличающийся становиться... как-то... не так страшно, гораздо спокойнее. Ты как будто убеждаешься, что этого врага тоже можно одолеть, как и прочих, до него.

Что он из плоти и крови, что он смертен и далеко не всесилен.

Лицо и глаза. Чтобы увидеть их, я подошла ближе, и убийца выпрямился.

В полумраке тусклым блеском сверкнули белки его глаз.

- Ты ещё, кто такая? - с пренебрежением спросил убийца. - Чего тебе, маленькая ш**шка? Или тебя прислали, чтобы я тобой попользовался всласть? А? Полиция решила подарить тебя мне? А?

Он противно засмеялся и поднялся со скамьи. Подошел к решетке, почти прижимаясь к ней.

- Ну, давай, су**нка белобрысая, иди сюда, - прошипел он. - Я тебя так отдеру, что ты у уползёшь...

Он оскалился, свирепо глядя на меня исподлобья.