Неоновые росчерки

Как бы пафосно и даже банально это не звучало, но я не могу не жалеть маленькую рыдающую кроху, которая, чем-то обижена или напугана. Вид слёз на личике какого-нибудь пупса вызывает у меня бурный шквал жалостливых эмоций и желание чем-то помочь...

Но, сейчас я в сознании убийцы. И откуда здесь взяться детскому плачу?

Я заставила себя успокоиться. Получилось не слишком хорошо.

Мысли водили беспорядочный хоровод в голове.

Дверь, которую я нашла не пожелала открываться. Точнее, она вроде бы открывалась, но что-то снаружи, как будто удерживало её.

Я попробовала приложить усилие - тщетно.

Через дверь вновь донесся приглушенный, горький и перепуганный детский плач.

Меня охватило непримиримое стремление поскорее оказаться рядом с этим малышом, увидеть, что ему угрожает, что пугает и заставляет плакать. Некое окрыляющее чувство мощным сгустком импульсов вошло, ворвалось, вселилось в мое тело.

Я рванула дверь на себя. Окружающий меня серебряно-белый ореол, с миниатюрными искрящимися бликами, распространился на дверь, которой я касалась.

Тот же миг из-под двери, над ней и из-за дверного косяка, по бокам, с ядовитым шипением выползли струйки зловонного черного дыма. Запах и зудящий писклявый звук был похож, на то явление, которое сопровождает брошенный в огонь пакет из-под чипсов или схожего продукта, призванного медленно убивать органы пищеварения.

Как только бесформенные, источающие вонь, дымные щупальца выползли из-под двери и иссякли в лучах окутавшего меня сияния, дверь сама приоткрылась.

Детский плач смолк и теперь я услышала женский голос, который негромко и вполне мелодично напевал какую-то старую советскую песню.

Я тут же узнала этот голос и женщину, которой он принадлежал. Это пела Антонина Рындина. Та самая жена Панкрата, которую он избил, изнасиловал и убил прямо на глазах у своих маленьких сыновей.

Несмотря на понимание, что это лишь проекция из памяти, некий воплотившийся в фигуральном образе, сгусток пережитых эмоций Карташева, мне стало дико жутко.

В тихом и грустном голосе напевающей Антонины, чувствовалось что-то опасное, что-то притаившееся за этим мирным обликом любимой матери.

Я открыла дверь - у меня не было выбора - и взглянула за неё.

Я почти не была удивлена, увидев перед собой ту самую - один в и один - комнату, в которой Антонина Рындина наряжала ёлку и в которой была убита.

Сейчас, она была одета точно так же, как в день своей гибели - бордовая вязаная кофта, поверх светлого платья с простым незатейливым узором. А песочного цвета волосы женщины собраны в пучок.

Она стояла ко мне спиной и, чуть пританцовывая напевала песенку. Из-за фальшивой милоты праздничного антуража и такой же ненастоящей, поддельной весёлости, которую демонстрировал образ Антонины, вся эта сцена выглядела ещё более угнетающей и пугающей.

Она нацепила игрушку на ветку ёлки, а затем, застыла.

Я настороженно глядела на неё. Женщина взяла другую игрушку из картонной коробки и, перестав петь, произнесла странным, чуть вибрирующим голосом:

- Ты вовремя. Нам нужно нарядить ёлку.

Она обернулась и я, на миг потеряв самообладание, глухо вскрикнула. Свет вокруг меня чуть померк, но тут же засиял с новой силой.

Я справилась с впечатлением, хотя то, что я увидела заставило бы орать от ужаса большинство людей.

Лицо Антонины, его верхняя часть были скрыты обломком маски, с неоновыми светящимися 'крестиками' на месте глаз. А из-под острых, обломанных краев маски, на щеки, нос и рот женщины стекали засохшие темно-багровые струи крови.

- Давай, - она, как ни в чем ни бывало протянула мне темно-зеленый шар со снеговиком и криво нарисованными сказочными животными. - Помоги мне. Нам нужно закончить, пока он не пришел...

- Кто? - уронила я.

Женщина на несколько мгновений замерла.

- Тот, кто породил кошмар.

От её слов меня бросило в болезненный жар. Но, я справилась с собой - события, связанные с Монохромным человеком и Сумеречным портным крепко меня закалили и похоже, слегка, деформировали мою психику.

- Ладно, - я не стала спорить с воспоминанием и взяла у него из рук елочную игрушку.

Это было дико... Всё, что сейчас со мной происходило было дичайшим и жутким сюрреализмом!

Я осторожно нацепила игрушку на ветку и тут снова раздался плачь. Я вздрогнула и едва не выронила блестящие, красно-золотые часы, которые дало мне в руки воспоминание в виде Антонины.

- Пока ты не нарядишь ёлку, ты не сможешь спасти его.

- Спасти кого? - не поняла я.

- Моего сына, - не оборачиваясь ответила женщина.

Тут, откуда-то из-за закрытой двери донесся гулкий, как выстрел, грохот тяжелой двери. Антонина быстро обернулась, столь же ретиво вручила мне очередную игрушку и указала на картонный ящик.

- Осталось ещё одиннадцать! Наряжай скорее! И чтобы ты сейчас не услышала, помни - ни в коем случае не оборачивайся! Иначе все твои усилия будут напрасны... А ты должна... должна спасти моего сына... Ты здесь для этого... ты должна...

Последние несколько слов прозвучали с неожиданной и явно неподдельной искренней мольбой в голосе.