Неоседланные лошади

Фары автобуса теперь разрывали мрак еще быстрее, а ночь, пустившись вдогонку, вновь зашивала его. Водитель посмотрел на часы. Времени оставалось мало. Он показал товарищу на стрелки часов, и тот снова прибавил скорость. Холодный ветер со звоном невидимыми песчинками ударил в никелевый нос автобуса.

Где-то там, вдали, полыхнул огнями город. Первый сноп света побежал навстречу и снова отступил. Справа от дороги мелькнуло освещенное окно, в глубине комнаты сверкнула огнями убранная елка. Автобус рванулся вперед и окунулся в море теплых огней. Въезжали в город.

Пассажиры проснулись.

— Не опоздали, успели, — сказал один из учителей.

— Я ведь говорил, — отозвался другой, хотя он не говорил ничего подобного. Женщина с ребенком на руках радостно заулыбалась. Водитель обернулся. "Деды-морозы доехали. Все, все приехали вовремя. Осталось развезти их по домам», — подумал он.

— Кто где живет, говорите, — обратился он к пассажирам.

— Так мы сами опоздаем, — слабо запротестовал напарник.

Сперва сказали свой адрес учителя, позже всех — мать с ребенком, она жила в другом конце города. Но напарник успокоил ее:

— Успеем, будете дома как раз вовремя.

— А вы? — спросил кто-то сзади.

— А мы встретим Новый год по другому времени земного шара.

Старик вытащил из узелка гату, бутылку водки и положил рядом с водителем.

— Водку нельзя, — пошутил напарник.

— Выпьете дома, когда будете встречать Новый год по своему времени.

Водитель посмотрел на освещенные окна, бегущие навстречу автобусу по обе стороны дороги, и подумал о том, что зима вовсе не напоминает неживое сияние кафеля, нет, зима — это веселые огни, радость и оживленный разговор пассажиров за спиной.

Перевела Е. Алексанян

Постелите мне на кровле

Прошу вас, постелите мне на кровле.

— Вы никого не стесните, у нас много комнат, а если думаете… — хозяин дома обрывает себя на полуслове. Самолюбивым тоном сказанные слова заставляют его призадуматься, но я не даю ему обидеться от его же собственных предположений.

— Я ничего не думаю, просто-напросто хочу поспать на крыше.

Мое желание кажется теперь ему еще более странным и непонятным. Он подходит к жене, шепотом советуется с ней и с сомнением смотрит на меня.

Жена, кажется, догадывается о чем-то, улыбается и, возражая, начинает загибать на одной руке свои полные, маленькие пальцы.

— Во-первых, солнце рано согревает кровлю, потом — что скажут соседи… село рано пробуждается, коровы мычат, петухи кричат… И потом, как будете одеваться утром у всех на виду?

Доводов хватает, чтобы образовался маленький белый кулачок. Я восклицаю:

— Значит, стадо проходит на выгон мимо вашего дома? И петухи, как в старину, кричат на рассвете?

Хозяйка удивляется:

— Когда это петухи не кричали по утрам?

Я шучу не к месту:

— Кто знает, может, в вашем селе нет петухов?

Хозяйка удивляется еще больше:

— А почему их не должно быть?

Я что-то бормочу, потом совсем теряюсь и умолкаю. Хозяева с сожалением смотрят на меня.

— Я не так хотел сказать.

Хозяева, сельские учителя, переглядываются, и муж берется помочь растерявшемуся «ученику».

— А не так, так по-другому и скажите.

Я соглашаюсь:

— Ради бога, не поймите меня превратно. Конечно, я знаю, что петухи кричат на рассвете, знаю также, что петухи были и всегда будут на белом свете, но хочу еще и еще раз услышать все это… Однажды один крестьянин, — начинаю я издалека, — много лет живший в городе, встречает своего земляка и спрашивает его: «А что, солнце еще всходит из-за черной горы?» Его земляк не удивляется, — я подчеркиваю слово не удивляется, — и отвечает: «Да!»

Теперь хозяева сами теряются, догадываясь, о чем я говорю, но делают вид, что ничего не поняли.

— Ну что ж, — наконец говорит хозяйка, — я постелю вам на кровле.

Прощаюсь с ними и выхожу во двор. Хозяин провожает меня. Смотрю на звездное небо и говорю:

— Не покрывайте вашу земляную кровлю жестью.

— А мы на крыше не спим. И потом, у нас нет денег на жесть.

— Весной что может быть обаятельней зеленой цветущей крыши?

Хозяин считает меня совершенным чудаком и возражает:

— Какое обаяние? Живете в городе, пользуетесь всеми удобствами…

Он рассказывает, что и они когда-то жили в городе и, возможно, что они больше горожане, чем кто-либо другой. Потом возмущается, негодует, а я думаю: «Да, для того чтобы любить деревню, нужно быть в какой-то мере горожанином, а чтобы любить город — крестьянином» — и говорю:

— Пустое все это, не стоит гневаться, человек везде останется человеком. Да, я хотел спросить, почему вы эту крупную, красивую кладку залили цементным раствором?

Он окончательно разочаровывается во мне и, схватив за руку, шепчет на ухо:

— Крестьяне мы, по-крестьянски и живем. Не как в городе… Если нужда у вас, то это там…