В мглистом мареве раскаленного воздуха дрожит рваное дымчатое солнце. Клубы серой горячей пыли, будто кавалерийские лавы, проносятся друг за другом по степи. И снова тишина, сушь, зной.
Томится жаждой земля. Словно старческими морщинами, покрыта она сеткой трещин. Как пересохшие губы, взывающие хотя бы о капле влаги, тянутся вверх края трещин.
А в степи снова пыль, ураган, буря. С визгом, с завыванием мчатся навстречу друг другу стаи поднятой в воздух земли, сшибаются, кружатся, налетают на белые совхозные палатки, пытаясь унести их с собой, как добычу, в степь, обрывает ветер с вагончика дощечку со словами «Совхоз Луневский. Дирекция».
…В директорском купе душно, накурено. У окна незнакомый человек в очках заканчивает составлять бумагу. Поставил точку. Взял бумагу, читает:
— «Акт комиссии районного земельного отдела. В связи с неблагоприятными метеорологическими условиями — отсутствие дождей — считать в совхозе Луневский двенадцать тысяч гектаров зерновых как погибшие от засухи. Из районного списка по сдаче хлеба совхоз Луневский исключить».
— Семенной фонд, — говорит человек в очках окружающим его ребятам, — выданный вам под урожай будущего года, спишем по графе убытков. Долгов за вами не будет.
Деловито один за другим подписывали акт члены комиссии. Молча наблюдали за ними набившиеся в купе ребята и девчата.
…Клубы пыли налетели на стоящий у директорского вагончика «газик». Вышел из вагончика, придерживая шапку на голове, представитель районного земотдела. За ним — члены комиссии.
Петр Иванович Груша в рубашке с расстегнутым воротом, с непокрытой головой провожал начальство.
Снова налетел из степи ветер, снова принес с собой клубы пыли. И в этих клубах, как в пороховом дыму, отошел от директорского вагончика районный «газик». Молча смотрели ему вслед высыпавшие на ступени ребята и девчата. Путал ветер волосы на их непокрытых головах, посыпал пылью.
А между гнущимися на ветру палатками, в клубах беснующейся пыли медленно двигался районный «газик», покидая вычеркнутый из списков по сдаче хлеба Луневский совхоз.
Загораживая лицо руками, то и дело поворачиваясь спиной к ветру, торопливо шла между палатками Соня Журавлева. Подойдя к директорскому вагончику, постояла несколько минут позади толпы, провожавшей «газик», потом дотронулась рукой до плеча Кольки Чугункова.
— Ты зачем на улицу вышла? — забеспокоился Колька, протискиваясь сквозь толпу. — Глаза засыплет.
— У нас в палатке девчата вещи укладывают, — зашептала на ухо Кольке Соня. — Верка Звягина всех заводит. Они вместе с Сенькой Сухаренко уезжать собрались.
— Как уезжать? — испуганно переспросил Колька. — Куда?
— Совсем. Домой. Обратно.
Задрав вверх грязные сапоги, молча лежали в мужской палатке на нарах ребята.
Сенька Сухаренко, стоя на коленях перед парами, укладывал вещи в чемодан и разглагольствовал:
— …А потом, братцы мои, началась целина. Мне один кирюха знакомый и говорит: «Вали, — говорит, — Семен, в комсомол за путевкой. Там сейчас всех берут, без разбора». А тут еще Шмель из заключения выскочил. Ну, получили мы подъемные и рванули. Только сейчас Шмель в лагере в теплом бараке спит, а я, дурачок, пыль здесь глотаю. Нет, ребята, вы как хотите, а я буду отваливать отсюда.
Отогнулась пола палатки, обвел Колька Чугунков взглядом лица лежавших на нарах ребят, остановился на Сеньке.
— Ты куда это собрался?
— Я? — дурашливо удивился Сенька, запихивая ногой под нары чемодан. — Что вы, товарищ бригадир! Обознались. Мы вот здесь с ребятами… беседуем.
Еще раз оглядел Колька ребят. Лежат, молчат, курят. Лица злые, враждебные.
— Семен, — громко сказал Чугунков, — выйди со мной на минуту.
— Бить будешь? — поинтересовался Сенька.
— Не буду.
— Смотри, при свидетелях обещал.
Они вышли из палатки, и ветер сразу набросился на них, швырнул в глаза горсти пыли.
ЧУГУНКОВ. Я у тебя помощи прошу, Семен.
СЕНЬКА. Смеешься?
ЧУГУНКОВ. Нет, Семен, не смеюсь.
СЕНЬКА. Я же говорил — прибежишь еще, попросишь!
ЧУГУНКОВ. Твоя правда… Только не уезжай, Семен, оставайся. Очень прошу.
СЕНЬКА. Эх, Чугунков! Кому кланяешься? Шпане, блатнякам?
ЧУГУНКОВ (упрямо). Если поедешь, за тобой другие потянутся. А совхоз сохранить надо, понимаешь? Обязательно сохранить, любой ценой.
СЕНЬКА. Да нету же его, совхоза вашего! Нету! Нагнали в степь тракторов, а жрать нечего!
ЧУГУНКОВ. Будет, Семен, все будет. Дай только срок. А сейчас останься, прошу тебя. Это не мне нужно — государству.
СЕНЬКА. Да я как все. Да я и уезжать-то не собирался.
ЧУГУНКОВ. Пойдем к девчатам.
СЕНЬКА. Зачем?
ЧУГУНКОВ. Верку свою угомонишь.
Разъяренной тигрицей металась по женской палатке Вера Звягина. Срывала с веревок кофточки, полотенца, тряпки. Соня Журавлева, стоя около входа, тревожно следила за ней.
ВЕРА. Завезли! Заманули! «Целина, романтика»! А попробуй зимой в палатках…
СОНЯ. Ты, что ли, жила в палатке? Это ребята жили. Нам же сразу вагончик дали!
Несколько девушек, тесно сидя друг около друга в углу палатки, молча следили за разговором.