Неотправленное письмо

— Дура ты, Сонька! Он ведь настоящий, Чугунков-то! Ты бы посмотрела, как он перед трактором встал, как он всех ребят в обратную сторону завернул. У него руки все в крови были, он ведь целый мост один разобрал. А какие он, девки, слова около реки говорил? Теперь ведь такие только в кино услышишь…

Молчит Соня Журавлева, молчат стоящие рядом девчата.

— Мы все ищем, чтобы с фокусами был, — всхлипывала Вера, — чтобы какой-то особенный был, огольцов всяких золотозубых ищем. А разве Кольку со Шмелем сравнить было? Уж про Сеньку своего и не говорю. Нету теперь, девки, таких ребят, теперь все пьяницы неверящие пошли! Он только и норовит выпить за твой счет да притиснуть в темном углу. А таких, чтобы в большие дела верили, таких, которым без утайки поверить можно, — их по пальцам пересчитать. И уж если есть такой, так за него руками и ногами держаться надо. Господи! Да любил бы меня Чугунков так, как он тебя, Сонька, любит, так я бы всех Шмелей, хоть десяток их был бы, всех до одного из души выскребла, в одну бы петлю с Колькой полезла, под один топор с ним легла бы!

Резко поднялась Соня с кровати, постояла секунду, вторую, пристально вглядываясь невидящими глазами в одну точку, и пошла из палатки, не сказав ни единого слова.

Она шла между вагончиками, опустив голову, вся уйдя в себя, ни на что не обращая внимания. А кругом — в палатках, около тракторов, возле бочек с соляркой шумели, кричали, ругались недавние беглецы, между которыми уже суетился и бегал Петр Иванович Груша, выписывая наряды, отдавая распоряжения на следующий день. И будто ничего и не случилось, словно и не был недавно охвачен совхоз, как пожаром, паникой — просто съездили ребятишки на минуточку в район, посмотрели кино, концерт послушали и вот вернулись обратно, готовят технику на завтра, хлопочут, беспокоятся.

— Иван! — орал из-под трактора кто-то противным голосом. — Куда ключ на семнадцать заховал, черт не нашего бога?!

А меланхолично сидевший на капоте Иван чесал затылок, пожимал плечами и, глядя в небо, задумчиво говорил:

— А кто же его знает — куда? Мабудь, Хведор узял, мабудь, еще кто…

— Так ты побежи, найди скорей! — кричал голос из-под трактора. — На меня тут масло капает, полны уши натекло!

— «Побежи, побежи», — ворчал Иван, лениво сползая с капота. — Один в одну сторону спосылает, другой — в другую.

И медленно шел разыскивать вороватого Хведора, утащившего гаечный ключ на семнадцать миллиметров.

Встретился Соне по дороге Сенька Сухаренко. Еще не пришедший в норму, еще слегка под хмельком, тащил Сенька со склада на своем собственном горбу всю покрытую желтым густым тавотом новую полуось, тащил тяжело, натуженно, согнувшись чуть ли не до земли, выделывая ногами замысловатые кренделя.

Увидев Соню, тут же остановился, бросил ношу на землю, сказал хрипловато:

— Здорово!

— Здорово, — усмехнулась Соня, — давно не виделись.

Сенька пропустил насмешку мимо ушей, достал лохматую пачку «Беломора», закурил.

— Как нас Колька твой сегодня тряханул, а? — сказал он и подмигнул Соне. — Любо-дорого смотреть было! Весь мост в разные стороны растащил как муравей. Видать, набьют ему шею-то за мост, как думаешь?

Молчит Соня.

— Речь произнес, про совесть нам все объяснил, — продолжал Сенька. — «Кусок, — говорит, — в горло не полезет, если дальше побежите». А куда же бежать, когда моста нету? Мы и махнули назад. А тут нас Груша уже поджидает. И запряг сразу… Такую дуру на себе разве можно таскать? — Он тронул носком сапога полуось. — Надорвешься, хуже скотины.

Соня не слушала Сеньку, смотрела мимо него, вдаль, туда, где за последней палаткой в лиловых разводьях сумерек степь сливалась с небом. Тревожные мысли о всем происшедшем — о панике, о бегстве ребят на тракторе, о неожиданных словах Веры Звягиной — тяжелили Сонину голову.

— Где он сейчас? — тихо спросила Соня.

— Кто? — не понял Сенька.

— Чугунков.

— На озеро купаться пошел. Од на мосту-то перемазался весь, как чумовой, руки себе изодрал.

Соня кивнула Сеньке и, сунув руки в карманы телогрейки, пошла вперед. Смотрел ей Сенька вслед, и незнакомые, непонятные мысли лезли без спросу в Сенькину голову, жужжали, как мухи, беспокоили, волновали.

Уже совсем стемнело, когда подошла Соня Журавлева к ближнему от совхоза озерцу, куда бегали в жаркие дни купаться, откуда возили в бочках на усадьбу воду (вокруг озерца были болота, и ставить палатки прямо на берегу, как просили многие, Петр Иванович Груша не согласился).

Выйдя из-за кустов, свернула Соня на тропинку, прошла несколько шагов и стала различать сквозь густую листву кустарника пламя костра. Она прошла еще немного и, наконец, увидела и сам костер, разведенный около воды, и стоящего рядом, спиной к ней, Кольку. Был он в одних трусах, и вся одежда его была развешана вокруг на кустах и сушилась.

Соня остановилась. Собственно говоря, она совсем и не знала, зачем пошла на озеро и что сказать ей Кольке, если он обернется и увидит ее. Она стояла от него метрах в пятидесяти, стояла тихо, не шевелясь, боясь обнаружить себя и одновременно не находя в себе сил повернуться и уйти.