Неотправленное письмо

Однажды Шмель привел ее в шумную компанию коротко подстриженных, грубых, мускулистых парней — бывших своих корешков по недавней жизни на Севере за колючей проволокой. Парни маслеными глазами смотрели на Соню, подмигивая, жмурились, но Соня сразу поняла: в присутствии Шмеля никто до нее не дотронется даже пальцем, и это добавило в ее отношение к Шмелю еще одну, новую грань, которая была приятна ей, но смысла и значения которой она тогда не понимала, да и не старалась понять.

Соню вызывали в заводской комитет комсомола, пытались «спасти» от дурной компании, разъясняли, что не к лицу ей, передовой работнице, общественнице и активистке, иметь дело с приблатненным Шмелем, пьяницей и хулиганом, уже бывшим один раз под судом и готовым вот-вот попасть в тюрьму еще раз.

Соня обижалась, плакала, пыталась защитить, как советовали девчонки из общежития, свою личную жизнь от вмешательства посторонних, обещала перевоспитать Шмеля, приобщить к общественной работе и школе рабочей молодежи, но Шмель смеялся над Соней, выходил к доске с папироской в зубах, приносил на уроки голубей, и вообще — не перевоспитывался, а только пил, гулял, хороводился с дружками и, схлопотав в конце концов два года за пьяную драку, укатил на Север в купейном вагоне с решетками на окнах.

Соня почернела и замкнулась. Ее фотография по-прежнему висела на заводской доске Почета, она продолжала заседать во всяких комиссиях и комитетах, выступала на пленумах и активах, выпускала боевые листки и «молнии», пела песни на собраниях и маевках, — все вроде бы было по-старому, ничего не изменилось, но в душу к себе Соня Журавлева не пускала никого.

И все знали: ждет Соня Журавлева Юрку, шлет на Север непутевому Шмелю посылки и передачи, считает дни и часы, а по ночам, уткнувшись в подушку, плачет беззвучно над неудавшейся своей любовью, и все удивлялись этой странной и необычной истории, и находили объяснение ей в старой и в общем-то пошлой поговорке: «Любовь зла, полюбишь и козла».

В те нелегкие для себя дни и месяцы забыла Соня о сказочных принцах и рыцарях из заграничных фильмов, о которых шептались они по ночам с девчонками в общежитии, забыла о фотографиях знаменитых певцов и киноартистов, и о той свадьбе, которую придумала она себе в мечтах, и о свадебном путешествии в заграничные страны, и о жизни в дорогой гостинице, под пальмами, около теплого моря.

Тогда забыла, а теперь, когда столько произошло, когда столько было пережито и передумано, когда ушел из ее жизни Шмель, а вошел в нее напористый и широкоглазый Колька Чугунков, — теперь, когда ехали они с Колькой в район регистрироваться, все вдруг вспомнилось, ожило и вошло в мысли напоминанием о том, что когда-то было что-то, хотелось чего-то, мечталось о чем-то, да не сбылось, не исполнилось, не случилось.

Соня просыпалась, снова засыпала, и снова просыпалась, и некоторое время сидела с закрытыми глазами, стараясь понять, что же было сном, а что явью — свадебное путешествие на самолете в заграничные страны или неровное, натруженное жужжание перегревшегося мотора и въедливый скрип старого деревянного кузова за спиной.

Соня приоткрывала глаза и сквозь ресницы снова видела перед собой скупо освещенную слабыми фарами ухабистую дорогу и далекий край неба, чуть подсветленный ранней степной зарей, снова слышала запахи бензина и горячего железа и, чуть скосив влево глаза, узнавала знакомый Колькин сапог, прижимавший длинную педаль акселератора, и засаленное колено рабочих Колькиных штанов, и рукав телогрейки, лежавший на баранке руля. Соня вздыхала, роняла вниз ресницы и, притулившись головой к боковому стеклу, пробовала вернуть видения красочных картинок с интуристских плакатов в окнах гостиницы «Метрополь», и они опять приходили к ней, но уже не воинственными стрельчатыми башнями готических городов и не прозрачными кубическими кристаллами аэропортов, а полукруглыми синими лагунами с нависшими над берегами гирляндами пальм, элегантными водопадами, отутюженными прериями, модно подстриженными пампасами и чистенькими, аккуратно подметенными развалинами древних храмов.

7

Когда до района оставалось километров пятнадцать, мотор неожиданно зачихал, зафыркал, несколько раз гулко «выстрелила» выхлопная труба, двигатель замолчал, и машина, прокатившись по инерции еще метров десять, остановилась. Бросив быстрый взгляд на Соню и увидев, что она по-прежнему спит, Колька осторожно открыл дверцу и спустился на землю.